Выбрать главу

К тому же венценосный отец малютки, после нескольких лет безмятежной жизни, стал испытывать неудачи в длительном поединке с Карлом XII, любимцем Беллоны, музы войны, и не имел времени заняться участью своей дочери. При этом мать ее, прекрасная Генриетта, вскоре умерла, и маленькая Анна росла в заброшенности уличной девочки, тайна рождения которой упорно скрывалась.

Между тем, шли годы. Король заметно старел, сделался мрачным, и пополнение дрезденской галереи занимало его значительно меньше, потому, что, по слову Горация, Multa recendentes adimunt — многого лишают уходящие годы… Вследствие этого опустел королевский замок, не показывались в нем красивые женщины, прекратились балы. И опять-таки, Homines in regis mores se formant — люди следуют нравам государя. Польша заскучала.

И вдруг точно проснулся король.

Оживился и дворец, и снова начались пышные балы, как бы возвращавшие шумную молодость ветреного короля-курфюрста.

Виновником этой разительной перемены был граф Рутовский, командир полка королевских гвардейцев.

4

Граф Рутовский был побочным сыном короля от пленной турчанки (портрет ее в Дрездене по недосмотру отсутствует).

Сердце он имел доброе, нрав же унаследовал от причудливого отца и больше всего думал о занимательных развлечениях. Вдобавок, в сыновней преданности к королю скорбел об его унынии в опустевшем дворце и не раз думал о том, как бы его отвлечь от сумрачных мыслей.

Узнав из глухой молвы, что в Варшаве где-то проживает забытая дочь его отца, он отыскал ее, чтобы этим обрадовать родителя, а заодно устроить ее будущую судьбу. Не объявляя молодой девушке тайну ее рождения, чтобы не вскружить ей голову, он поспешил дать ей воспитание, сообразное с тем положением, которое ожидало ее. А затем под разными предлогами уговорил Анну надеть мундир полка, которым он командовал, и явиться в таковом на королевский смотр.

Его расчет был правильным. На смотру, обходя ряды полка, Август с радостным изумлением остановился перед молоденьким офицером, напомнившим ему другого такого же офицера, который двадцать лет назад явился во дворец для получения секретных приказаний особой важности.

Взволнованный старыми воспоминаниями о Генриетте Дюваль, которая как бы возрождалась, ибо Анна была до странности похожа на свою мать, король отошел в сторону, подозвал графа Рутовского и очень скоро узнал от него тайну маскарада.

Несколько дней спустя Анна появилась во дворце, вызывая недоумение придворных, а также лукавые улыбки, ибо решили, что это новая фаворитка и на этот раз, вероятно, последняя, тем более, что заметили необычную к ней привязанность короля. Но Август поспешил раскрыть свой секрет и признал девушку своей дочерью, повелев именовать ее Ожельской, от слова орел (Orzeł), желая тем показать, что по происхождению своему Анна связана с обозначением высшего знака польского государства.

Вот почему заново были отделаны обветшавшие залы дворца, а в них снова зажглись огни и, как прежде, пестрой толпой устремлялись во дворец приглашаемые гости.

И правы были те, кто подметил особую нежность короля к этой юной девушке, потому что неугомонные страсти его уже остыли, и на смену им пришло чувство отцовское, умирающее последним. Он так боготворил Анну, что, узнав впоследствии о ее решении не ограничивать себя узами брака и пользоваться полной свободой, легко предоставил ей таковую, считая, что эта склонность передалась ей по наследству от него и не поддается оспариванию. И когда Анна родила ребенка, не будучи замужем, он весело улыбнулся и сказал окружающим:

— Моя дочь!

Но, как известно, нет такой женщины, которая бы не захотела семейного покоя. Не желала этого и Анна, и тогда Август поспешил найти для нее иностранного принца, прикрывшего своей герцогской мантией и грех ее родителя, и ее собственные грехи.

То, что не забывается

Всякому известно: первый роман, прочитанный в юности кажется непревзойденным по своей красивой значительности и оставляет неизгладимый, ничем не вытравляемый след в памяти, особенно если еще героиня была прекрасна. Впрочем, кто же в прежние времена жалел красок для главной героини? Таких жестоких писателей, кажется, и не было.

Моей первинкой, запавшей мне глубоко в душу, была трагическая история о прекрасной маркизе де Ганж, супруге губернатора Лангедока. Где я про нее вычитал, совершенно но помню, — в журнале ли (может быть, в «Вестнике иностранной литературы»), в газете ли, — не знаю, не припомню. Знаю только, что я был потрясен, и если я не оплакивал судьбу героини настоящими слезами, то думаю, только потому, что было мне тогда 12 лет, когда плакать уже не полагается.