Шевалье де Ляндаль был встречен с родственной теплотой. Но, увидев некрасивую Марселину, предназначавшуюся ему в жены, он сразу же заскучал и с горечью подумал о том, что богатство старика де Корберона требует слишком большой жертвы от его утонченного вкуса, развивавшегося в Париже. В дальнейшем молодой шевалье убедился еще и в том, что Марселина посредственна и нисколько не занимательна: в неустанном старании показать гостю, что разносторонность ума с избытком может покрыть недостаток красоты, де Корберон, хотя и говорила с лихорадочным увлечением, но зато отчетливо проявляла себя умничавшей провинциалкой.
Паштеты были превосходны. Жаркие возбуждали аппетит одним своим видом. Фрукты и вина соперничали своими красками с цветами, лежавшими на глыбе синеющего льда. Ветвистые канделябры из позолоченного серебра поражали своей затейливой архитектурой. Но Марселина неспособна была вызвать в шевалье ни одной притягательной мысли, и этого было вполне достаточно, чтобы он окончательно отказался назвать ее своей женой.
Он продолжал быть с ней внимательно учтивым, но пользовался каждым удобным случаем, чтобы уединяться в парке и думать о божественном Париже, где наслаждение, красота и умственные бесчинства живут в неразрывном согласии.
На четвертый день, в сумерках блуждая по аллеям, шевалье встретил юношу, притаившегося за боскетом.
— Господин шевалье! — услышал он взволнованный шепот. — Я не посмел бы тревожить вашего уединения, если бы не почувствовал, что вы посланы мне самой судьбой.
Насколько было возможно разглядеть в сумерках лицо говорившего, он был совсем молод, изящен, с тонким, почти девичьим лицом.
Шевалье остановился и дал понять, что готов внимательно слушать. И юноша объяснился.
Его звали Бертран Оливье. Он смущенно рассказал, что его положение в доме господ де Корберон стало невыносимым. Ни для кого здесь не секрет, что он является незаконным сыном владельца замка, некогда соблазнившего дочь лесника. Ему дали образование, и некоторое время он состоял при старике де Корбероне в качестве переписчика и секретаря, но затем ему приказали не показываться в замке. Этого добилась девица де Корберон, не желавшая делить с ним отцовского расположения.
— Я изнываю от безделья и незаслуженной обиды, — с дрожью в голосе говорил юноша. — И умоляю вас: возьмите меня с собой в Париж. В пути я готов быть вашим преданным слугой, а когда мы доберемся до Парижа, я попытаюсь найти там себе работу или службу в королевских войсках и в тягость вам не буду.
Шевалье задумался. Он вспомнил, что ему еще предстоит заехать на обратном пути к графу де Лярже и решил, что иметь с собой слугу вполне соответствует его положению.
— Я согласен, — сказал шевалье. — Но я не хотел бы вызвать неудовольствия со стороны господ де Корберон, и поэтому вы должны проявить сугубую осторожность при своем исчезновении.
— Будьте спокойны, господин шевалье. Я исчезну за день до вашего отъезда и затем подкараулю вас за мельницей у опушки леса.
Граф де Лярже долго не хотел лишать себя чувственных прихотей, и поэтому до сорока лет безвыездно проживал в Париже. Ночи, свободные от любовных приключений, он проводил за игрой в фараон. Последняя страсть и заставила его внезапно покинуть веселый Париж, жениться <…>[1] и деньги тестя давали ему возможность проявлять свой столичный вкус. Это выражалось в планировке парка, в устройстве замысловатых бассейнов, окруженных пирамидами остролистника, и в установке задумчивых мраморных статуй.
Уже четыре года предавался он бестревожным радостям идиллической сельской жизни. Красивая графиня дополняла эти радости нескучной любовью. Но появление шевалье оживило старые воспоминания о веселых проделках и об утонченной любовной игре. Граф встрепенулся и, не столько ради гостя, сколько из желания показать своей молодой жене изысканность парижской жизни, он пренебрег простотой сельского уединения и точно распределил часы для приятных развлечений, обедов, ужинов и интимных собеседований. Это отлично удалось ему, и он ощутил извращенную радость, когда убедился, что столичный щеголь, всего только пятнадцать дней отсутствовавший из Парижа, как мальчик влюбился в его супругу и изнывал от скрываемой к ней страсти. И, лукаво усмехаясь, граф не оставлял их наедине ни на одну минуту, стараясь безотлучно сидеть между ними.
