– Чем фантастичнее предложение, тем меньше доверия оно внушает, – отвечает Пенев, и ответ его не лишен основания.
– Вы прекрасно понимаете: люди, которых я представляю, брильянтами не интересуются, особенно крадеными.
– А что это, в сущности, за брильянты, о которых вы все время толкуете? – спрашивает он ради небольшой проверки.
– Многокаратовые. Потрясающая коллекция. Разложенные со вкусом в небольшой черной коробочке.
– Сколько их?
– Девять.
– Вот и обмишурились вы, – качает головой Пенев. – Их ровно десять штук.
– Было десять. Только один из них попал на рынок, где сбывают краденые вещи. Так что теперь их девять.
Он, разумеется, отлично знает, сколько их, просто ему понадобилось выяснить, насколько я в курсе дела. Уже исчезла со сцены высокая скандинавка, чтобы предоставить место мулатке с умопомрачительными формами в легком ситцевом платье. Эта явно работает в соответствии с лозунгом: «Берегите время!»
– И нечего вам мудрить, – советую я Пеневу. – Будете долго мудрить – сделка может и не состояться. У вас не так много времени, чтобы собрать свои пожитки и исчезнуть.
– Кстати, как вы себе представляете эти досье? – спрашивает Пенев, только теперь подняв голову, чтобы посмотреть мне в глаза.
– Их внешний вид меня нисколько не интересует. И то, как они заполнены. И шифр, если им пользовались.
– Шифра нет, – успокаивает меня Пенев. – Но есть другое: эти досье, гражданин, были разрезаны по вертикали на три полосы. Десять листов, и каждый был разрезан на три полосы, таким образом, всего получилось тридцать полос, не так ли? Ну вот. Но если дойдет до сделки, я смогу предложить вам только десять полос из общего количества.
– А где остальные?
– В двух различных местах.
– Но вам, конечно, известны эти места.
– Одно – да. Что касается другого, об этом спросите у Горанова.
– А где первое?
– А брильянты?
– О брильянтах не беспокойтесь. Я могу вручить их вам сегодня же.
– Когда вручите, тогда я вам обо всем и расскажу. И десять полос досье заодно передам.
– Условия сделки, которые вы мне предлагаете, неравноценны.
– Я вам ничего не предлагаю. Это вы предлагаете.
– И все же они неравноценны.
– Я не в состоянии дать вам больше того, что у меня есть, – пожимает плечами Пенев.
– А что содержат ваши «полосы»?
– Самое главное: псевдонимы. Листы, как я уже сказал, были разрезаны на три части. На одной – псевдонимы, на другой – подлинные имена, а на третьей записаны данные о характере деятельности.
– Но псевдонимы далеко не самое главное.
– Для нас они – самое главное, потому что мы под ними работаем. Во всяком случае, чем я располагаю, то предлагаю.
– Вы мне предлагаете сущий пустяк. Я рассчитывал на другое.
– Может, и я рассчитывал на другое, но, как видите, дошел до того, что вступаю в сделку с таким вот, как вы… – мрачно бормочет он и разминает в пепельнице мокрую сигарету.
Конечно, для него это предел падения – теперь, когда факт предательства для него позади, он отчасти соглашается раскрыть его механизм, с тем чтобы, нагрев на этом руки, скрыться в неизвестном направлении.
Мулатка в рекордное время стащила с себя почти все, что на ней было, но, как оказалось, это лишь скромное вступление, а главная часть ее действия – какой-то бесконечный бешеный танец под бешеный визг магнитофона.
– Я должен вам сказать еще несколько слов, – предупредил я. – А что касается обмена товаром, предлагаю произвести его этой же ночью…
Этой же ночью. Доверие хозяев к слуге – если оно вообще существовало – в последние дни начисто пропало. За Пеневым установлено наблюдение, и ему это хорошо известно. Однако после того, как я вошел с ним в контакт – а в этом была настоятельная необходимость, – я и сам могу оказаться под наблюдением, какой бы правдоподобной ни казалась версия о нашей случайной встрече в случайном заведении. Так что надо спешить.
Горсть брильянтов достоинством в миллионы долларов способна затуманить мозги даже самому расчетливому пройдохе. Произошло это и с Пеневым. Он похвалялся Флоре, что собирается купить себе виллу – конечно же, за деньги ЦРУ. Но вот ЦРУ отстраняет его от участия в сделке, и в торговом зале объявляется Кениг. Открытый выход на сцену Кенига, так же как неожиданное появление наследницы, о существовании которой никто не подозревал, порождает у Пенева страх, что добыча, которую он столько времени стерег, может от него уйти. Это толкает его на своевольные действия. К примеру, он неотступно следит за Виолетой, что не могло быть не замечено такими людьми, как Кениг, хотя, вероятно, никто ему такого поручения не давал. Не исключено также, что покушение на Кенига в вилле приписывается Пеневу, тем более что другой возможный виновник пока не обнаружен. Так или иначе, наследник Горанова находится под наблюдением. И это обстоятельство не только дает ему обильную пищу для раздумий, но и толкает на мысль, что надо скорее смываться, что отныне ему придется быть на нелегальном положении.
Быть на нелегальном положении – где? Если человек ухитрился бежать за границу, если ему удалось сменить шумный Мюнхен на тихий Берн, это вовсе не означает, что он может непрерывно прыгать с места на место, особенно если учесть, что ЦРУ не по вкусу подобные шалости. Но пусть от этого болит голова у Пенева.
Сейчас важно, чтобы сделка состоялась без каких-либо осложнений. Этой же ночью. В соответствии с договоренностью Пенев первым покидает прокуренный багровый полумрак сексуального подвала, а немного спустя я тоже выхожу и еду следом за «шевроле», сохраняя дистанцию. У меня нет сколько-нибудь серьезных оснований тревожиться, что наследник Горанова сделает попытку обмануть меня и выдать. Сейчас его положение слишком незавидно, и он не может позволить себе такую роскошь. Но все же – чем черт не шутит – я предпочитаю особенно не отставать от Пенева, чтобы можно было видеть, если он вздумает свернуть куда-нибудь в сторону с прямой дороги.
Судя по картине, пробегающей перед моими глазами в зеркале заднего вида, хвост за нами не тянется. Однако, как уже отмечалось, я не сторонник принимать кажущееся за действительное. Нынче, в эпоху небывалого технического прогресса, существуют всевозможные способы совершенно незаметно держать тебя под наблюдением. Именно поэтому сделка должна состояться только в три часа ночи, чтобы прошло достаточно времени с тех пор, как мы с Пеневым разошлись по домам и предположительно легли спать.
Три часа ночи. Обстановка, предельно ясная для людей старого поколения, которые все еще помнят сердцещипательную песню:
Что касается липы, то это, разумеется, поэтическая вольность – у меня в саду липа не растет, – а все остальное – чистая правда.
Безлунной ночью под пышными кронами яблонь я пробираюсь в самый конец сада, где на низкой ограде, разделяющей две усадьбы, возвышается никому не нужная каменная ваза.
Мрак не мешает мне видеть, что возле вазы, по другую сторону ограды, уже ждет Пенев.
– У меня пистолет, Лоран, – предупреждает он, – поэтому, если у вас есть какие-то дурные мысли, лучше выбросьте их из головы. Я продырявлю вам брюхо, не боясь потревожить окрестных жителей.
– У меня тоже кое-что имеется, – вру я нахальнейшим образом. – Но, я полагаю, мы пришли сюда не затем, чтобы дырявить друг друга. Доставайте лучше бумаги.