– Дорогая госпожа, представьте себе, что вы идете по улице и на вашу очаровательную головку откуда-то падает цветочный горшок. Как вы считаете, случайность это или судьба?
– Цветочный горшок, – коротко отвечает немка.
– Ну конечно, но все же какая-то сила привела его в движение.
– Земное притяжение, – уточняет дама.
– А вот мысль о фатуме вам не приходила?
– Видите ли, господин, если вам на голову свалится цветочный горшок и если вы при этом уцелеете, лучше всего подумать не о фатуме, а о том, как бы вызвать по телефону «скорую помощь». Ну, а если не уцелеете… Что ж, в этом случае вы можете быть уверены: проблема фатума вас больше никогда не будет беспокоить.
Справившись таким образом с трудным философским вопросом, Флора берет только что налитый бокал «дюбоне» – Феличе ни секунды не заставил себя ждать – и отпивает большой глоток. Полагаю, что вопреки проискам зловредной судьбы Бенато сделал бы то же самое, если бы не ухитрился опрокинуть свое вино. Правда, пострадал костюм не дамы, а его собственный. Вездесущий соотечественник Бенато подоспел как раз вовремя, чтобы прикрыть залитую скатерть двумя салфетками и подать новую порцию «дюбоне». Опасаясь, что случившееся может повториться, я и Флора следим за развитием событий с известным напряжением, да и сам Бенато, как видно, не свободен от подобных опасений, потому что предпочитает одним духом опорожнить свой бокал.
Пока мой партнер в ожидании салата из крабов обсуждает с нами одну из своих любимейших тем, а именно непрекращающиеся зверские убийства, что, конечно же, дело рук мафии, немка слегка наклоняется ко мне и шепчет безучастным тоном:
– Сегодня утром убит этот, как его, Пенеф.
– Как?
– Так же, как Гораноф: ножом в спину.
– Но вы, как я вижу, не слушаете меня? – бормочет с легким укором Бенато. – А я говорю о том, что в наше время преступность приобретает действительно угрожающие масштабы…
Наконец на столе появляются крабы, а затем и телятина по-итальянски, с зеленью и овощами, кофе и по наперстку коньяку, чтоб лучше усваивалась пища. Таким образом, если не принимать во внимание несколько разбитых бокалов и опрокинутые приборы, обед проходил вполне нормально не только для Бенато, но даже для Флоры, которая, несмотря на преждевременную гибель знакомого соседа, явно не утратила аппетита.
– Давайте выпьем еще по чашечке кофе, – предлагаю я в надежде услышать то, что и слышу:
– Прекрасная идея, но лично мне пора. Не хотелось бы расставаться с такой приятной компанией, но у меня неотложная встреча.
Бенато не только расстаться с нами трудно, он уже говорит с трудом, так его разбирает послеобеденная сонливость, и встреча с собственной постелью для него и в самом деле неотложна.
Мне остается только смириться с этим, и, заказав еще один кофе, я обращаюсь к Флоре:
– Когда это обнаружилось?
– В одиннадцатом часу. Возвращается домой Виолета, идет на кухню и натыкается в прихожей на труп. В спине торчит нож. Его убили, вероятно, за несколько минут до ее прихода. Когда Виолета ушла из дому, чтобы съездить на Остринг, в кондитерскую, был десятый час.
– Между десятью и одиннадцатью – исправно действуют, – заключаю я.
– Пускай над этим ломает голову полиция, мой мальчик. Для нас важнее другое – кто следующий?
– Уместный вопрос. Я рад, что ты над этим призадумалась.
– Чему тут радоваться?
– Скорее поймешь, что тебе полезно сотрудничать со мной.
– Если ты не станешь водить меня за нос, – вставляет Флора.
– Об этом можешь не беспокоиться. Лучше подумай о другом: у тебя опасные соперники, дорогая.
– Я это и без тебя знаю. Надеюсь, они не только мои соперники, но и твои.
– Меня не интересуют…
Фраза остается незаконченной, потому что моя собеседница знаком предупреждает меня о приближении кельнера. А когда Феличе удаляется, разговор принимает иное направление:
– Ну как, встреча состоится?
– Я затем и пришла, чтобы тебя осчастливить. Ее ирония не предвещает ничего хорошего.
– Где и когда?
– Ровно в шесть. Внизу, у лифта.
– У какого лифта? Что у кафедрального собора? – невинно спрашиваю я.
– Да. У лифта Эмпайр Стейтс билдинг не так удобно.
До шести еще далеко. И так как Флоре захотелось остаться в центре и сделать кое-какие покупки на главной улице, я еду к Острингу с намерением узнать подробности убийства от своей сожительницы – милая Розмари всегда все знает.
Оказывается, ее нет дома. После памятной ночи, которую я провел у Флоры, в наших отношениях с квартиранткой стал ощущаться легкий холодок. Совсем легкий и едва заметный, но все же холодок.
– У меня создалось впечатление, что вы слишком усердно, я бы сказала, чересчур самоотверженно кинулись в атаку на эту немку, – заметила было Розмари, когда я пришел домой на следующее утро.
– Если мне память не изменяет, вы сами поставили передо мной задачу, – попытался я оправдываться.
– Да, но не в этом, не в сексуальном смысле, как вы это поняли.
– В сексуальном смысле… Стоит ли преувеличивать…
– Вы не подумайте, я не ревную, просто я боюсь за вас, – сказала Розмари, – отклонения от нормального вкуса начинаются с пустяков – скажем, человека потянет на вульгарную бабищу или что-нибудь в этом роде. А потом незаметно дело доходит и до грубых извращений.
– Стоит ли преувеличивать? – примирительно повторяю я. – Все делается только ради вас.
– Ну и какой же результат? Я имею в виду не то, что вас так занимает, а то, что интересует меня.
– Если вы полагаете, что такую крепость, как Флора, можно взять за одну ночь…
– И сколько же вам понадобится, чтобы полностью овладеть этой цитаделью? Тысяча и одна ночь? Или чуть больше?
– Ваша ирония становится безвкусной, милая. Отрицать не стану, это доставляет мне некоторое удовольствие. Но возможно, вы все-таки ревнуете.
– И не надейтесь. Мне абсолютно безразлично. И если мне было немножко обидно, то только потому, что за всю ночь вы не вспомнили обо мне и о том, что меня заботит.
– Не знаю, как вас убедить, но я ни о чем другом и не думал.
– Только фактами, милый. Одними только фактами, и ничем иным.
– Факты пока что таковы: Флора действительно интересуется брильянтами и находится здесь именно из-за них.
– Об этом нетрудно догадаться.
– И за Флорой, точно так же, как и за вами, стоит другой.
– Я подозревала.
– И этот другой – немецкий торговец Макс Бруннер.
– Чем же он торгует?
– Не брильянтами. Но, как вам известно, брильянтами интересуются не только ювелиры. Иначе ювелирам было бы некому их сбывать.
– Как вы вовремя мне это сказали. А какие у нее отношения с Пенефом?
– Вы можете быть вполне спокойны. Она обозвала его кретином.
– Это еще ни о чем не говорит. Кретины для того и существуют, чтобы быть орудием в руках умных.
– Убежден, что на него она уже не рассчитывает. Не знаю, почему именно, но не рассчитывает.
– А как она относится ко мне?
– Просто боготворит вас.
Мы продолжали разговор в том же духе еще какое-то время. Однако, чтобы не показаться совсем неблагодарной, Розмари все же признала, что мои сведения небесполезны, и выразила надежду, что в ближайшее время я выясню еще кое-какие детали и окончательно овладею этой крепостью – конечно, не карабкаясь на ее стены в буквальном смысле слова. В общем, все кончилось довольно мирно, однако в наших отношениях стал чувствоваться какой-то холодок. Едва ощутимый холодок – чтобы мы не закипели в пылу страстей.
Поднявшись в спальню, я окидываю взглядом соседнюю виллу. Полиция, наверно, уже закончила свою работу. После двух убийств подряд в одном и том же месте люди приобретают определенные трудовые навыки, и все делается быстрее. В саду ни души, и холл с незашторенными окнами пустынный и немой. Немой – и все же говорит мне кое-что: значит, Розмари не пошла успокаивать то немощное существо. А может, уже раньше исполнила свою задачу.
Мне больше нечего делать в этой пустой вилле, разве что ждать, пока кто-нибудь пожалует и по мою душу. Я выхожу и иду по аллее в сторону леса, просто чтобы немного размяться и попробовать взглянуть на ситуацию со стороны. Лес, этот тихий и прохладный колонный зал, неторопливо заключает меня в свои объятья; за его колоннадами, там, вдали, просматривается изумрудно-зеленое поле, за ним – голубая цепь гор, а еще дальше – заснеженные громады альпийских вершин, над которыми синеет небо.