Во время разделки свиные кишки всегда воняли. Но человеческие, казалось, воняют как-то сквернее, и оттого человек показался Ефрему более грязным и нечистоплотным животным, нежели какая-то свинья. Вопреки мнению большинства городских жителей, свиньи не едят что попало. Они отбрасывают всё гнилое и неприятное, в отличие от человека, который только с виду кажется чистым и приятно пахнущим, в то время как изнутри смердит так, будто умер уже давно, ещё на заре своей лихой и бурной юности.
Ещё тёплый, опустошённый труп своей жены Ефрем завернул в душевую штору, скинул её в ванную и залил ледяной водой. Опустошённая лента длинных внутренностей громко билась о железную тёрку барабана стиральной машины. Ефрем понятия не имел, зачем он запустил деликатную стирку кишок с кондиционером. В какой-то момент ему показалось, что это позволит ему избавиться от неприятного запаха. Остальное терпело до завтра. Нужно было больше времени, чтобы быстрее избавиться от трупа, да и вообще придумать, как это можно сделать. На сегодня уже не осталось сил. Хотелось немного отдохнуть и посидеть у телевизора, но оставалось ещё одно дельце. Ефрема беспокоило, что на шум и крики мог прибежать сосед.
Четырёхкватирный двухэтажный короб старой постройки, казалось, пустовал. Можно сказать, что заселен он был наполовину. Прямо под квартирой Ефрема жила древняя глухая старушка, которую тот видел лишь пару раз в месяц, а в остальное время её как будто не существовало. Квартиру возле старушки съехавшие жильцы какое-то время сдавали, но сейчас она пустовала.
Но в соседней с Ефремом квартире жил Аким – одинокий мужчина средних лет. Был он каким-то неприятным, слишком добреньким подхалимом, немного дотошным, немного навязчивым. Тем не менее Ефрем поддерживал с ним какую-то видимость если не дружбы, то очень тесных и добрых соседских отношений. Вместе с Акимом Ефрем пару раз был на рыбалке, ходил осенью за грибами, и ещё до женитьбы они вместе ходили на занятия по спортивной стрельбе из лука. Ефрему стало страшно и жалко – себя или Акима, он ещё до конца не разобрался. Сверкнувший в руке нож был подоткнут под ремень за спиной. Глубоко вздохнув, Ефрем открыл дверь своей квартиры и вышел на лестничную площадку.
Стук в соседскую дверь не принёс никаких результатов, и у Ефрема немного даже отлегло – быть может, сосед ещё не пришёл с работы. А если вернулся? Мог ли он специально затаиться в своей комнате и не открывать?
Потом Ефрему подумалось: а что если шум, который он развёл в своей квартире не был настолько громким, чтобы побеспокоить кого-то из соседей?
Он аккуратно постучался снова. И снова в ответ была тишина.
«Быть может, он спит и ничего не слышал?» – опять подумал Ефрем, и тихо начал отходить от двери. На какое-то время последняя мысль насчёт соседа его успокоила.
2
Утром, ещё рассвет не успел запламенеть на заре нового дня, Ефрем открыл глаза. Через прорезь плотных штор в комнату проникал яркий свет уличного фонаря. Ефрем встал и прошёл в ванную умыться. Выпотрошенная Женькина туша томно вязла в розоватой холодной воде, словно застрявшая в густом желе. Левый глаз на её лице был приоткрыт и смотрел мутным зрачком в сероватую побелку потолка. На губах, как на стенках стакана с газировкой, осели мелкие воздушные пузырьки, а кончик тонкого носа лишь слегка выглядывал из воды. Зрелище было отчего-то удручающим и немного отталкивающим, и Ефрем пожалел, что не отмыл и не повесил вчера на место сорванную клеенчатую занавеску, чтобы оградить себя от воспоминаний о мертвой жене.
Всё ещё не веря до конца случившемуся, он глубоко вздохнул, сел на край ванны и стал рассматривать голое тело жены. Крышка её грудной клетки лежала в ногах. В фиолетовой внутренности, в разрезанной плоти живота медленно колыхалась тонкая плёнка внутренней оболочки полости. Тонкая рука с разрубленной кистью была придавлена бедром и лежала строго вдоль тела, как у стойкого солдата на посту. Вторая зависла в невесомости воды, прямо над лобком, как бы слегка неуверенно и неловко прикрывая срамную наготу между своих подогнутых ног.
На среднем пальце этой бледной руки тускло сияло потёртое золото обручального кольца. Кольцо было скромным, тонким и совсем обыкновенным – таким, которое только возможно было себе позволить на небольшой бюджет их тихой и скромной свадьбы. Кольцо не стоило оставлять на руке, и Ефрем решил его снять. Мёртвая тугая кожа, обтянувшая костяшки пальцев была неподатлива и груба, словно Ефрем брал в свою руку не что-то органическое и некогда живое, а искусственный пластик бездушного манекена, что одиноко стоит в магазинной витрине. Кольцо снялось легко. Наверняка она делала это регулярно, быть может, даже специально растянула его в ювелирной мастерской на полразмера больше. Ефрем положил золотое кольцо на подзеркальник и отпустил холодную руку, которая сразу же вернулась на своё место, закрыв обросшие трёхдневной щетиной узкие половые губы.