Как бы Олег ни старался отвлечься на уже десять раз перечитанную книгу Гегеля, как бы ни пытался заглушить свой внутренний голос, его мощный рупор неизменно пропагандировал вредные мысли, словно он враг самому себе, словно всё, что происходит в голове человека сводится к одному – бесконечной рефлексии, саморазрушению и скорейшему самоуничтожению на этой земле, а слова «здравого смысла» о необходимости жить – это так, маргинальная точка зрения, которую даже рассматривать тошно, потому что её позитивный посыл никак не соответствует той реальности, которая происходит вокруг жизни человека.
В какой-то момент все эти мысли в голове Олега обрывались. Их обволакивал недолгий, чуткий сон. Олег ненавидел пробуждения. Каждый его выход из космического пространства грёз оборачивался болью падения на тяжёлую землю, глухую клетку и маленький клочок земли вокруг этой клетки, по которому можно совершить ежедневную прогулку, чтобы окончательно не сойти с ума.
Но сегодня что-то новое потревожило его сон. Он услышал приближающиеся шаги и замер, даже перестал дышать, будто от этого звука шагов зависела вся его судьба.
– Ыыыыыэээээ!!! – услышал он голос Ефрема, полный то ли какой-то радостной грусти, то ли восторженной досады.
От волнения и страха Олег подскочил, зацепился крюком за бревно землянки и слегка подтянулся над кроватью. От удара локтя дверь распахнулась. В светлом дверном проёме показалась обмотанная, воняющая потом и салом, фигура Ефрема. Ефрем вошёл в избу и захлопнул за собою дверь.
– Где она? – напряженным до предела голосом спросил Олег.
– Эээ, друг… – махнул рукой Ефрем, натянуто и виновато улыбнулся и уставился в пол.
Олег всё понял. Она не пришла. Не пришла. Он испытал сильное облегчение, и от сердца отлёг тяжёлый камень. Впрочем, короткое его облегчение быстро испарилось. Уже через секунду его охватила такая бесконечная жалость к своему теперь совершенно никчёмному и ничтожному существованию, что он снова расслабил свои руки и упал на грязную постель. Неприязнь к больному отшельнику настолько обострилась, что уже один только вид вызывал у Олега почти иллюзорный приступ тошноты. Не говоря больше ни слова, Олег отвернулся к стенке и закрыл глаза.
– Эээ, друг, – повторил Ефрем и подсел к Олегу на край лежанки. Он переждал ещё с несколько секунд и аккуратно положил свою грубую ладонь на плечо Олега.
Олег отдёрнул плечо.
– Друг, Соня тут.
Олег насторожился и снова оборвал дыхание.
– Тут Соня, тут… – продолжил Ефрем уже немного более обнадёживающе.
Олег повернул к нему лицо и уставился глазами, полными ненависти.
– Пошёл ты… – со злобой просипел он.
– Правда, правда, тут, – полный непонятных смешанных чувств, отвечал Ефрем. В его лице в этот момент тоже мелькала и печаль, которую трудно было спрятать за фальшивой улыбкой, и небольшая растерянность, и даже страх.
– Тут, тут… – успокаивающе проблеял он, стянул с плеча свой заплатанный кожаный рюкзак и поставил его на землю. Медленно развязав на рюкзаке тесёмки, он погрузил в него обе руки и аккуратно извлёк на свет перепутанный клубок какой-то грязной и свалявшейся тёмно-русой пакли. Немного дрожащими руками Ефрем положил клубок на нишу в подушке рядом с Олегом, собрал в ладонь спутавшиеся волосы и откинул их вверх.
Сначала лежавший сбоку Олег толком не рассмотрел положенный рядом с ним предмет, но как только резкий запах гнилой плоти ударил ему в ноздри, он развернулся к комнате и первое, что бросилось ему в глаза, было иссохшее ухо со знакомым, пробитым в двух местах хрящом, в который были продеты маленькие кольца. В потолок, оскалив забитые песком и мелким мусором зубы, смотрело изуродованное гниением лицо Сони. Белки давно потухших и впалых приоткрытых глаз мученически подкатились и замерли в страдающей гримасе, придавая её лицу некую святость церковных мощей.
На целую минуту Олег перестал дышать. Ему казалось, будто из избушки выкачали весь воздух, и он умирает. Ему в очередной раз почудилось, что он живёт в нереальном мире, где подобный мрак, который происходит вокруг, кажется чем-то обыденным. Нет никакого добра. Есть только чёрное, тупое и бессознательное зло, в котором нет места ничему святому. Но гниль, убогая землянка и полуразложившееся лицо Сони – это то, с чем придётся жить и мириться. Что-то настолько нереальное, что и сама смерть на фоне всего покажется пробуждением от бесконечного ужаса и беспредела, который снова начал казаться всего лишь слишком затянувшимся кошмаром.