– Мари-и-ин, я щас в новый бутик зашла, там такие скидки, у меня прям челюсть отпала!
Потом он развернул череп в противоположную сторону и стал отвечать воображаемому собеседнику:
– Да, Женька, я там такое бра классное купила, просто отвал башки!
Осознав, что только что поставленная сцена никакой радости у него не вызывает, Ефрем с силой кинул облезлый череп в таз и снова залил его кислотой. Накопленная усталость не давала вырываться наружу почти никаким чувствам и переживаниям.
Пока закрученные банки с холодцом остывали, Ефрем выложил из ванны и протёр все белые кости.
«Отбелить ещё разок не помешает», – подумал про себя Ефрем. Весь белый скелет он как конструктор выложил на клеенке в зале. Ефрему лень было собирать в кучу маленькие кубики костяшек и фаланг пальцев, поэтому он просто высыпал их рядом и сел в кресло перед скелетом на полу.
Маленькие косточки ещё можно было раскидать по лесам и рекам, часть незаметно вынести на свалку или просто выкинуть в урну. Что делать с большими костями он понятия не имел, но с наслаждением подумал, насколько теперь освободится его жизненное пространство, когда он соберёт всю эту гору Женькиных шмоток, клубков, пялец и стопок журналов для сраного вязания, которым она никогда не занималась, обольёт это бензином за гаражом и спалит к чертовой матери, чтобы захламленная всяким говном квартира стала хоть немного попросторнее.
Вся эта долгая возня окончательно вбила в голову Ефрема чувство бесконечной тоски и апатии. Он уже было подумал, не лучше ли будет убежать от всего этого куда-то подальше, в дикие дебри тайги, выкопать землянку и жить в ней до конца дней своих, под толстым слоем зелёного мха, стрелять в лесу диких зверей и ловить рыбу. Потом он понял, что все эти мысли нужно поскорее выбросить из своей головы. Депрессия навевается от усталости и долгого отсутствия нормального сна. Ефрем взял себя в руки и снова вернулся к насущному вопросу избавления от тела. Все его остатки нужно было вынести, причём вынести так, чтобы никто, особенно назойливый сосед, даже не видел, что он что-то выносит.
Ефрем почти был уверен, что Аким всегда наблюдает за его семьёй, слишком часто суёт нос не в свои дела, подслушивает их с Женькой разговоры, а может и прямо сейчас стоит у своей стены и пытается понять, что за возня происходит на кухне и в ванной соседа. Вместе с усталостью в голову начала пролезать паранойя.
«Вдруг он что-то слышал той ночью? Тогда почему не позвонил в полицию? Не пошёл в участок, не высказал всем свои подозрения… Может, потому что у него нет весомых на то оснований? И где он был вообще в момент убийства?»
Пока Ефрем размышлял, его взгляд остановился на статуэтке Пеликена, которая была притащена женой неизвестно откуда и стояла за стеклом серванта с самого дня их заселения.
Ефрем встал с кресла, перешагнул через кости и достал из серванта это мифическое пузатое божество кремового цвета, повертел его в руках. На постаменте статуэтки имелась наклейка с надписью: «Уэленская косторезная мастерская».
«Значит, кость, – подумал Ефрем. – Интересно, чем вырезают эти фигурки из кости?»
Ефрем посмотрел на скелет жены и взял в руки плечевую кость. Она была ещё сырой, пористой у оснований, но в центре крепкой и гладкой, сияя своей белизной. Ефрем достал нож и стал скрести по кости кончиком лезвия, нацарапав на нём слово «хуй».
«Нет, очень долго и сложно, – подумал он. – Может, позвонить в эту мастерскую и спросить, не закупают ли они кости для своих поделок? И что, если послать им по почте ящик костей и на всякий случай указать другой адресат отправителя?». Поразмыслив над этим, Ефрем понял, что и такой вариант не пройдёт – на почте необходимо оставлять свои паспортные данные.
6
Послеобеденный полдень выдался на редкость тёплым для этой ранней весны. На улице уже чирикали первые весенние птицы, яркое солнце не морозило, а слегка согревало, подтапливая свисшие с крыши снежные шапки.
Аким сидел на порожках дома, смоктал губами сигарету и вдумчиво смотрел на сараи внутреннего двора, такие же покосившиеся и прогнившие как и сам дом, в котором он проживал. Звук хлопнувшей двери подъезда его испугал. Он подскочил от испуга и уставился на выходящего на улицу Ефрема с большим походным рюкзаком за спиной.