Я нацепил на руку вторую корзину. Ната быстро подошла, поправила на мне ворот олимпийки, подставила для поцелуя щеку. Прошептала:
— Не сердись.
Я машинально коснулся губами ее кожи. Вот что это? Как это понимать? Девушка все больше вызывала у меня недоумение.
— Мих? Ты там примерз что ли?
Санжай уже ждал у самой кромки леса.
— Иди, — Ната легонько подтолкнула меня в плечо. — Я успокою ребят.
Мне осталось только кивнуть, выкинуть из головы все непонятки и рвануть вслед за Колькой.
Должен сказать, что к вечеру ничего не прояснилось. Никто не спешил признаваться в краже онгона. Никто не рвался отдавать карту. Юрка был присмиревшим и вел себя тише воды, ниже травы. Зиночка хлюпала носом и терла зареванные глаза. Ната налево-направо раздавала команды.
Тоха с Эдиком вели себя так, словно вообще ничего не случилось. Я украдкой бросал взгляды на Санжая и чувствовал себя полным дураком. Ничего из наших ухищрений не работало.
Хорошо, хоть еды удалось запасти на два дня.
На следующий день я проснулся с надеждой, что все-таки свершилось чудо, и мы все сможем выбраться из этой неожиданной ловушки. Сразу стало ясно, что зря мечтал. Утро началось, как обычно.
Разве что завтрак готовить не пришлось. Да еще совершенно не хотелось говорить. Настроение у всей компании день ото дня становилось паршивее и паршивее. Все либо ругались, либо молча друг на друга дулись. Давно уже не было задушевных бесед. И песен у костра под гитару не было тоже.
Лагерем овладели уныние и тоска.
Зиночка после завтрака сгребла в охапку Наташу и потащила на прогулку вдоль озера. С чего ее вдруг одолела такая блажь, не понял никто, даже влюбленный Эдик.
Хозяйственный Колька решил перемыть посуду и позвал меня с собой. Юрка по собственному почину отправился за водой. Эдик ушел копать рогоз. Как-то неожиданно все расползлись, и на стоянке остались лишь мы с Санжаем.
— Все зря, — сказал он, присаживаясь рядом, — у этой сволочи железные нервы.
Я промолчал. Под определение «железные нервы» подходили только три человека: Ната, Антон и сам Санжай. Но в два последних пункта мне верить не хотелось. Поэтому я спросил:
— У тебя больше никаких идей?
Он широко улыбнулся, глянул нахально:
— Из того, что ты одобряешь, никаких.
Я поспешил его одернуть:
— Потравить здесь всех — совсем не вариант.
Колька насупился и выдал:
— Тоже мне, чистоплюй нашелся.
Он подкинул в костер полешек, поворошил угли.
— Если ничего не случится в ближайшие дни, придется опять идти искать дорогу. Август скоро. Осенью нам тут оставаться никак нельзя. Перемерзнем все к чертям собачьим.
— Это кто тут мерзнуть собрался? — зазвенели за спиной голоса.
Мы с Колькой обернулись. К навесу подходили наши девчата. Зиночка несла целую охапку цветущего иван-чая. Где только отыскала?
Она словно услышала мои мысли, показала свой букет на вытянутых руках.
— Гляньте, что мы нашли. Целая полянка была!
В голосе ее появились горделивые нотки. Санжай демонстративно потер руки.
— Славно-славно, — проговорил он, — надо будет разделить на небольшие пучочки и подвесить подсушить. Из него изумительный чай получается.
Он протянул свои лапищи, чтобы забрать у Зиночки добычу, но девушка вдруг попятилась.
— Погоди. Я себе немножко возьму.
— Зачем? — не понял я.
Она вдруг смутилась.
— Я хочу Гене поставить цветы. А то там у него совсем не нарядно. Не по-людски.
— Бери, конечно, — заботливо заворковала Ната. — Мы сейчас баночку найдем и в воду поставим. Пусть он порадуется. Я с тобой схожу.
Я смотрел на нее и не верил своим глазам. Как можно так играть? Как можно так притворяться? В моей голове это не укладывалось.
Наташа сама сходила под навес и принесла высокую консервную банку из-под тушенки. Спустилась к озеру, зачерпнула воды. Зиночка отделила от охапки небольшой букетик. Колька сбегал за ножом и бережно обрезал длинные стебли наполовину, чтобы цветы не опрокидывали жестяную вазу.
А после букет поставили в воду.
— Так будет красиво, — сказала Наташа ласково и приобняла подругу за плечи. — Пойдем, проведаем его.
Нас с собой не позвали. Я стоял и смотрел им вслед. На две девичьи фигурки. Слушал тихий Наташин голос. Ощущал Зиночкину скорбь. Смотрел и восхищался. Восхищался беспринципностью Наты, ее выдержкой и хладнокровием.
Колька незаметно встал рядом.
— Железные нервы, — подтвердил он. — Я бы так не смог. Ладно, давай ставить чайник, не пропадать же добру?