Заневский презрительно смотрел на Скупищева и думал:
«Разрешил ему раз-другой, он и вообразил, что ему все дозволено, а потом с меня спрашивают. Надо положить этому конец. — Вздохнул. — Авось, бог не выдаст, свинья не съест. Да и что за горбыль-то мне будет? Лес — другое дело…»
Он еще раз посмотрел на счета, почесал за ухом и поднял взгляд на входящего замполита.
— Александр Родионович, что делать? — сокрушенно сказал он, протягивая ему счета, — опять самовольно поступил, — и рассказал, как начхоз получил в колхозе картофель и горох.
— Говорите, товарищ Скупищев, в обмен на горбыль и доски договорились? — сказал Столетников. — А сколько они просили?
— Определенно председатель ничего не сказал. Говорит, сколько совесть позволит. Положение у них тяжелое, зерно в амбаре, а крыши почти нет…
— Ишь, ты — совесть… — усмехнулся замполит и задумался.
«Да, хлеб может пропасть, помочь надо. Наше же добро, для нас же люди вырастили».
— Я думаю, Михаил Александрович, — сказал он, возвращая начхозу счета, — горбыль и бракованные доски можно дать колхозу. Кубометров пятнадцать-двадцать. Хватит? — спросил он Скупищева.
— Колхоз, наверно, на столько и не рассчитывал, — повеселел тот, решив, что все сошло благополучно.
— Только надо будет, — продолжал Столетников, — запросить трест и взять разрешение. Я уверен, что нам не откажут. А начхозу за самовольство в приказе вынести выговор и предупредить, — что при повторении подобных случаев будет уволен с работы.
— Вот это правильно! — неожиданно легко согласился Заневский, поражаясь простоте, с какой замполит решил этот вопрос. — «И я в ответе не буду, — пришла мысль, — и Скупищеву урок как самовольничать!» — И сказал начхозу: — Понял? А теперь ступай!
Скупищев от неожиданности съежился, словно его огрели плетью, и медленно вышел, а Заневский поднял на замполита тревожный взгляд.
«Что он скажет сейчас?» — подумал он.
Директор был встревожен предстоящим на днях открытым партийно-комсомольским собранием. Он, знал, что придется выступить и говорить обо всем прямо, и это его пугало больше всего.
19
Едва сумерки окутали землю, электрическим светом брызнули лампочки на столбах, отодвигая сгущающуюся над поселком темноту.
Замызганная грязью полуторка, устало тарахтя, проехала по прилегающей к бору улице и остановилась у дома Заневского. Из нее вылезли два человека.
— Ой, люди добрые, разве можно мешкать? — вполголоса проговорил низенький толстяк, поправляя на большом красноватом носу очки и озираясь по сторонам. — Бери скорее, я калитку открою.
Шофер, здоровенный детина со скуластым лицом и узкими глазами, легко взвалил на плечи мешок и бегом прошмыгнул во двор. Спустил ношу на крыльцо, направился за другой.
Скупищев постучал. В дверях показалась Верочка.
— Вам кого? — спросила она и наткнулась в темноте на мешок. — Ай!!
— Не пугайтесь, Вера Михайловна, — осклабясь, успокоил ее начхоз, — мы вам картошку и горох привезли. Принимайте, пожалуйста!
— Мама! — позвала Верочка. — Иди сюда, ты, наверно, в курсе дела.
— Кто там? — Любовь Петровна увидела начхоза, улыбнулась. — А, Иван Иванович, заходите в комнату.
— Времени нет, дорогая Любовь Петровна, — поклонился он. — Куда прикажете нести картошку?
— Картошку? Какую?
— Я привез нынче из колхоза и для вас постарался… захватил маленько. И гороха тоже вот…
— Спасибо, Иван Иванович. Вы не беспокойтесь, мы сами уберем… Верочка, открой кладовую, а я деньги принесу. Сколько с нас? — спросила Заневская, кутаясь в пуховый платок.
— Ничего не надо, Любовь Петровна, — заискивающе начал начхоз, — это, так сказать, скромный подарок от председателя колхоза…
— Подарок? — Любовь Петровна на секунду закусила губы, потом спросила:
— А Михаил Александрович знает?
— Да-да… впрочем, нет… в общем, что я привез, знает, а про эти, — Скупищев пнул ногой мешки, — я не успел сказать. Замполит был в кабинете, а при нем я не решился…
— Без денег мы не возьмем, — не дослушала его Любовь Петровна.
— Отвезите обратно, — вмешалась в разговор Верочка, — сейчас же!
Девушка еле сдерживала негодование.
— Вера Михайловна… Любовь Петровна, — умоляюще начал Скупищев.
— За-би-райте!.. А о ваших махинациях я буду говорить в другом месте!.. Пойдем, мама.