— Зря ты, доченька, — всхлипнула Любовь Петровна.
— Что мама?
— Не перевоспитаешь его, — с трудом сказала мать — брось…
— Мама, что ты говоришь? — испугалась девушка. — Что же будет дальше?
— Как-нибудь… обойдется, может…
— Обойде-отся?
Верочка резко выпрямилась, встала и побежала к его комнате. Дернула за ручку.
— Папа, открой! — требовательно крикнула она. — Слышишь?
Молчание.
— Верочка, оставь его, — умоляюще сказала Любовь Петровна и безнадежно махнула рукой.
— Папа, папа, па-апа-а! — не слыша мать, стучала кулаками Верочка, а слезы текли по щекам, обида душила и раздирала грудь.
— Что, что-о вам от меня надо? — послышался из-за двери гневный, приглушенный голос. — Когда вы кончите меня изводить?!
— Изводить? — прошептала девушка. — Мамочка, что он говорит? Это мы его изводим!..
— Ну, будет, успокойся, — шептала мать. — Я говорила, не тронь… пойдем сядем. Проспится — отойдет а там, бог даст, и уладится все, — говорила она и сама не верила своим словам.
Верочка лежала неподвижно, с широко раскрытыми глазами. Слез уже не было. Хотелось забыться, уснуть, чтобы завтра на свежую голову обдумать все и найти выход. Но сон не приходил.
«Не уснуть! — огорчилась она и села. — К тому же душно. На улицу выйти?»
Быстро оделась, нащупала тапочки, накинула на худенькие плечи пуховый платок матери. Прислушалась. В комнате Любови Петровны было спокойно. Осторожно вышла в коридор.
В бочке с водой плавала луна…
Поселок спал. Лишь изредка налетал теплый ветерок и, будоража сонные березки, играл листвой. Где-то в бору ухал филин.
Верочка вышла на улицу и медленно направилась вдоль улицы. Куда? Она не знала и сама — ей было все равно.
Побелел восток…
Утро дохнуло прохладой, заклубился над речкой туман. Зябко поводя плечами, Верочка кружила по поселку, и ее сопровождал скрип прогибающихся под ногами досок. У больницы замедлила шаги — привлек внимание свет в окнах ординаторской. Она подошла к двери и постучала.
— Кто там? — послышался в коридоре голос медсестры.
— Открой, — ответила Верочка.
— Вера Михайловна? — в недоумении протянула женщина, пропуская ее в коридор. — У нас все спокойно…
— Что — спокойно? — не дошло до сознания.
— Спят, говорю, больные, — смущенная неожиданным визитом врача, улыбнулась медсестра. — Вам халат дать?
— Да-да, — машинально сказала Верочка, но, когда медсестра принесла халат, непонимающе передернула плечами. — Зачем? Я в ординаторскую пойду.
Медсестра растерянно вернулась к своему столику.
— Вера Михайловна пришла? — устало спросила няня. — Кого привезли?
— Нет, никого… Пришла что-то… грустная какая-то…
— Никак опять Михаил Александрович шары налил да поскандалил, — сокрушенно прошептала няня и вздохнула. — Жалко девку, ни за что принимает муки.
— Не наше дело, — равнодушно заметила медсестра.
— На вот те, не наше, а чье же? Она-то вон ночь-другую не поспит из-за отца-пьяницы, а ей не скотину лечить нужно, — людей. Значит, должна в спокойствии быть, не волноваться…
— Повыше нас начальство есть, пусть они об этом и думают.
— Повыше, повыше, — проворчала няня, — а вот ежели б всем нам пожаловаться на него, мол, так и так, изводит дочку-врача, сразу бы ему хвост прищемили…
В детской закричал ребенок. Няня бросила сердитый взгляд на медсестру и заспешила туда.
21
Верочка облокотилась на стол и уронила голову на руки.
«Ничего я не могу придумать», — вздохнула она.
Девушка раскрыла глаза и посмотрела в окно.
Тьма рассеивалась. На востоке багрянцем наливались рыхлые облака, гасли последние звезды, бледнело небо.
«Какое хорошее утро — равнодушно подумала Верочка, и ее обостренный возбужденным состоянием слух поймал донесшиеся из коридора два слова: «Жалко девку». — «О ком это они?» — насторожилась девушка.
Она машинально подняла голову, повернулась к неплотно прикрытой двери.
— …наше дело… — узнала она спокойный голос медсестры и вскоре услышала другой — быстрый, взволнованный:
— На вот те… а чье же?.. ночь-другую не поспит… отца-пьяницы… лечить нужно людей…
«Обо мне говорят», — подумала Верочка.
— Повыше начальство есть…
— …ежели б… пожаловаться на него… сразу бы хвост прищемили…
Верочка встала и прихлопнула дверь.
«Все уже знают о наших неприятностях. Да и не удивительно — здесь жизнь каждого у всех на виду… Нянечка, вон, пожалела меня, а многие, наверное, осуждают…