И нужно же было случиться, чтобы он уехал как раз перед ее отъездом! И как она могла не подумать об этом раньше! Рассчитывала сказать о своем отъезде неожиданно и посмотреть, как он это воспримет, а вышло… «А, может быть, он приедет сегодня или уже приехал? — вдруг подумала Верочка и заторопилась. — Пойду позвоню ему домой, а то утром он может уехать на лесоучасток, и мы так и не увидимся».
К телефону подошла мать Павла и ответила, что сын еще не вернулся.
«Что же делать?» — Верочка уныло опустилась на стул, взор ее упал на письменный прибор и бумагу. — Ну, конечно! — обрадовалась она мысли, — напишу ему…»
Леснов с попутной автомашиной ехал домой.
Тревожно и радостно было у него на сердце.
«Нелегко мне будет, — думал он. — Что ж, к легким победам я и не привык. Трудно будет, но разве я один? Помогут товарищи».
Павел вспомнил, как отказывался в тресте от назначения, как пришлось потом согласиться.
«И вот с завтрашнего дня я директор, — вздохнул он. Как отнесется к этому Верочка? Не подумает ли, что я вырвал эту должность у ее отца? Нет, я не боюсь упреков, но он-то, Михаил Александрович, может подумать, что я подкапывался под него…»
Павел вздохнул и снова подумал о Верочке.
«Как быстро идет время! Давно ли мы знакомы, а уже ни о чем не могу думать, не связывая это как-то с Верочкой — такой стала она близкой…»
Машина остановилась на перекрестке, и Павел, выпрыгнув из кузова, зашагал в Таежный. Проходя мимо особняка с мансардой, он замедлил шаг, посмотрел на окна — в доме было темно.
«Спит», — с нежностью подумал он.
34
Любовь Петровна прилегла на диван. Она часто посматривала на часы, на дверь, прислушивалась и подавленно вздыхала.
«Где он опять? — думала она о муже и невольно вспоминала последний скандал. — До каких же пор это будет? Что он от нас хочет?»
Из коридора послышались шаги.
«Идет! — встрепенулась Любовь Петровна и вскочила с дивана, направляясь в кухню за ужином. — Вот сейчас сядет за стол, а я ему все выложу. Так и скажу: хватит, мол, дурить, Михаил, образумься, пока не поздно, не позорь нас, а то сил нет терпеть. Не дай бог, рассыплется семья — уйдет от нас Верочка, тогда волосы на себе рвать будешь».
Она вынула из духовки ужин и понесла на стол. Вошел Михаил.
— Не буду, сыт, — отказался он от ужина и направился в свою комнату.
«Ну вот, — болезненно поморщилась Любовь Петровна, — опять, наверно, в столовую ходил! Что подумают люди», — и сама удивляясь своей смелости, Любовь Петровна загородила собою дверь.
— Нет, Миша, ты постой, — сказала она с дрожью в голосе, чувствуя, как всю пробирает нервный озноб, — я должна с тобой поговорить… мы решить должны… иначе…
— Ну-у? — выжидающе произнес Заневский и остановился.
— Миша, так продолжаться не может, — сдерживая волнение и злясь на себя за выступившие слезы, начала Любовь Петровна, — неужели у тебя нет к нам никакой жалости, уважения?
— Что тебе от меня надо?
— Прости Верочку, ведь она тебе хотела…
— Оставь, не до вас мне!.. Надоело! — в сердцах оборвал он жену и, отстранив, шагнул к двери, но Любовь Петровна схватила его за борт пиджака.
— Миша, ты зря на Верочку злишься, что написала она заметку, — быстро, глотая концы слов, заговорила Любовь Петровна, решаясь на крайность. — Это я виновата, я заставила написать ее! Да-да, я, я, я!.. Я решила, что лучше пусть тебе будет неприятно, но чтобы заметка помогла, чем тебя бы судили или, как Скупищева, исключили из партии.
— Ты-ы-ы? — протянул Заневский, поворачиваясь к жене.
Его широкое лицо помрачнело, перекосилось от гнева, стало белым. Заскрипели стиснутые от возмущения зубы, руки сжались в кулаки.
— У-хо-ди! — сдерживая себя, прошипел он. — Чтобы глаза мои тебя не видели!
Заневский брезгливо поморщился и ушел к себе.
35
Любовь Петровна проснулась задолго до рассвета.
Сегодня уезжает на курсы Верочка, единственный человек, с которым она могла обо всем поговорить, посоветоваться… Теперь она должна остаться совсем одна. После вчерашнего разговора с мужем это особенно тяжело.
«А, может быть, — светлым лучом ворвалась в сознание надежда, — Миша станет тосковать по дочери, изменит свое отношение и ко мне. Все-таки ему тоже тяжело сейчас одному. Пока терпит, крепится, но, в конце концов, прорвет его, не выдержит одиночества, и тогда опять все будет хорошо».