«Вот и все...» — подумал Лазарь.
Когда пули дождевыми каплями зашлепали по листьям, опушку леса огибала шестая рота. Лазарь добежал до пулеметного гнезда немцев, весь мокрый, с горошинами пота на лице, и одну за другой бросил две ручные гранаты. Потом вскочил в пулеметное гнездо и вытащил пулемет на бруствер. В прицельной прорези он увидал, как немецкий офицер поднимал солдат в контратаку. Лазарь потянул за ленту, ее заело. «Так вот почему они не расстреляли меня, когда я бежал на гнездо». Он немного повозился, пока не устранил задержку и залег. В прорези прицела отчетливо увидел немцев. Офицер, стреляя из пистолета в своих, уже поднял солдат. Острое чувство ненависти обожгло Лазаря, когда он наводил пулемет. Он надавил большими пальцами на сетчатую гашетку пулемета.
Гильза одна за другой отлетели в сторону, вокруг пулемета образовалось облачко. Лазарь сек своим огнем немцев, пока те не схлынули.
— Брататься не хотели? Не хотели?
— Молодец! — крикнул подбежавший Радузев. — Молодчина!
Радузев побежал дальше, рассчитывая отрезать немцев и захватить их в плен, а Лазарь втащил пулемет на пригорок. Колени его неприятно холодила грязь, просочившаяся через брюки. Он продел новую ленту. Но вдруг совсем некстати и как-то нелепо осколок ударил его по ноге. Было такое ощущение, будто ударили палкой. Он упал, уткнувшись лицом в кочку, поросшую колючей травой, но не почувствовал даже укола, хотя щеки и лоб и подбородок были изрезаны будто бритвой.
Поезд шел мучительно долго, задерживаясь на каждой станции, перегруженный доотказа, почти с удвоенным количеством вагонов: их прицепляли сами солдаты на каждой узловой станции, угрожая железнодорожному начальству револьверами, винтовками, «бутылками» и «лимонками».
На третьей полке, под потолком, лежал обросший густой шерстью солдат в одежде военнопленного. Он молчал всю дорогу, а ехали вторую неделю от границы.
— Сумной ты больно, землячок! — сказал солдат, занявший соседнее место на последней узловой станции. — Поглядываю на тебя. И самому сумно становится.
— Чему радоваться?
— Домой, што ль, не вертаешься?
— Вертаюсь...
— Ну и то-то! Земельку отхватишь! Хозяйство заведешь. Откуда сам?
— Из Престольного.
— Из Престольного? Вот здорово! Так мы с тобой, значит, с одних мест. Троянды знаешь? Против Грушек?
— Знаю...
— Сам, значит, из мастеровых?
— Из мастеровых.
— В земельке потребы не маешь?
— Не маю...
— Што ж, революция каждому по его потребности: кому землю, кому восемь часов.
Военнопленный не поддерживал разговора. Ежась от холода, он натягивал до подбородка шинель и закрывал бесцветные глаза.
— Спишь? А то, може, хворый? — не отставал сосед, притрагиваясь рукой к шинели военнопленного.
Тот приоткрыл глаза и накалывался на чужой любопытствующий взгляд.
— Застудило...
— Откуда едешь?
«И все ему надо...»
— Откуда едешь, спрашиваю?
— Не видишь?
Сосед приподнялся, засветил зажигалку и злыми глазами обшарил башмаки, торчавшие из-под шинели, крутые немецкие обмотки, рукав с коричневой полоской...
— Пленный! Чего ж сразу не признался?
В голосе соседа прозвучало что-то сочувствующее.
— В каком лагере находился?
— В Регенсбурге...
— Бавария! — грохнул солдат и вскочил. Он стукнулся головой об потолок и, выругавшись, ухватился за ушибленное место.
— Регенсбург! Я сам оттуда, браток! Ну-ну, давай! Рассказывай, как попал в плен, когда. В каком бараке жил?
Первый военнопленный шире раскрыл глаза, а второй заметил в них испуг.
— Вот чудово! А я все хожу да хожу, а землячка не приметил! Регенсбург! Там эта сволочь комендант фон-Чаммер! Потом его забрали. Когда попал в плен?
— В конце шестнадцатого...
— Значит, мало натерпелся. А я, браток, с мая пятнадцатого... Вспомнишь, и... В каком полку служил?
— Стой!.. Не утечешь! Держи его!..
Крики и ругань ворвались в вагон. Все, кто лежал на полках, свесили головы. Убегавшего схватили. Это был широкий, в косую сажень, человек, в засаленном ватнике и порванных ватных штанах.
— Документы, видать, проверяют, — сказал сосед. — Офицера схватили. Не иначе. Переоделся, подлюка, в солдатское, да рожа выдала! Нет, браток, шалишь! К стенке станешь!
— Под солдата обрядился, думал — не узнаем! — сказал низкорослый солдат, помогавший ловить офицера.
Арестованного повели под конвоем к выходу, а оттуда на разъезд.
— Откормился, паразит, на нашей кровушке! Да я бы его сам пристукнул! — сказал сосед. — Ишь, смываться задумал!