Погода становилась лучше. Погреться на солнышке после дождей выползла серебристая змейка. Она легла поперек тропы и смотрела на приближающуюся лошадь. Но едва лошадь готова была наступить на нее копытом, змейка юркнула в сторону. Чаще стали попадаться капканы, расставленные на кротов алтайскими охотниками. Капканы сконструированы были просто: бревно поперек тропы, сбоку «замок» над норкой. Василий Федорович пропустил несколько капканов, а потом остановился.
— Крот!
— Откуда знаете? — спросила Женя.
— Проверьте!
Сановай соскочил с лошади и запустил руку под «замок». В руке был крот!
Мальчик передал добычу Жене.
— Крот! Крот! — кричала Женя таким голосом, словно держала по меньшей мере медвежонка.
— Задали б вам охотники! — строго сказал Абаканов.
— Настоящие охотники здесь капканов не ставят. Когда-то была глушь, теперь — проезжая дорога! Охотиться надо дальше.
Группа прошла мимо пожарища: вероятно, молния зажгла лес. Место было открытое, стояли обуглившиеся пни и даже целые деревья, только тонкие ветки сгорели.
...На пятый день выбрались к высоте, откуда, как на ладони, открылись горы. Они шли параллельно друг другу, покрытые снегом, окутанные облаками, словно дымом. Повеяло прохладой. Тайга стала редеть. Выпадали отдельные породы деревьев. Зональность, о которой говорил Абаканов, здесь чувствовалась еще резче. Потом под ногами лошадей зачавкало болото. Кармакчи круто свернул в сторону. Выбрались на дорогу.
— Сойти с лошадей! — велел он.
Сошли, взяли под уздцы. С трудом спускались по отшлифованным водой камням. И вдруг перед глазами всех открылось зеркало озера...
Остановились. Нельзя было не остановиться перед таким зрелищем. Это было высокогорное озеро, окруженное лесом.
— А вы знаете, — сказала Женя, — это озеро совсем как Большой Вудьявр в Кировске. Ну, как два брата!
Группа привязала лошадей к деревьям и пошла к воде. Мягкая, чистая, прозрачная, она лишена была жизни. По крайней мере, никто даже при пристальном разглядывании не заметил ни одной рыбешки. Только несколько водяных пауков коробили то здесь, то там поверхность. Вода казалась черной, словно крышка рояля.
Пока лошади отдыхали, люди поднялись на вершину горы. Тропа огибала высокий берег озера и шла то по открытому склону, то по кромке леса. С вершины горы озеро показалось тенистым прудом. Еще несколько метров подъема — и пропали последние деревья. В тишине звучно зажурчал ручей. Сотни таких ручьев образуют алтайские реки. Сейчас группа присутствовала при рождении одного из ручьев: ему давал жизнь тающий снег. Журба пошарил рукой в траве и нашел расщелину, по которой тек ручеек.
Вот и вершина. Снежный зернистый покров обнимал ее. Было начало августа, стоял солнечный жаркий день, а здесь лежал снег. Журба расчистил палкой черствый наст, в котором весело искрились синие огоньки, и отломил кусок снега. От него пахло свежестью.
Вдруг что-то ударило его в затылок. Журба оглянулся. Женя! Румяная, возбужденная, она лепила снежки и швыряла в него.
Журба слепил большой ком и побежал. Женя оступилась, упала. Он схватил ее за руки.
— Ну, будете швыряться? Будете? — и забросал ее лицо, шею снегом.
Женя вдруг побледнела.
— Оставьте. — Она опустилась на снег.
— Что с вами? — спросил он в тревоге.
Она взяла его руку и приложила к груди. Под его ладонью часто-часто и сильно стукало сердце.
«Но почему так часто?» — подумал Журба.
— Что с вами?
— Мне плохо... Я не привыкла к высоте...
Подошел Абаканов.
— Тысяча семьсот метров над уровнем моря! — сказал он. — Теперь до нашей площадки рукой подать.
— Жене плохо, — тихо сказал Журба.
Абаканов опустился на колени.
— Что? Что с вами? Женечка!
— Высотная болезнь. Слабое сердце, — пояснил Журба и взял Женю на руки. Она была легкая, как прутик.
Но она тотчас пришла в себя и высвободилась.
— Спасибо. Не надо. Мне лучше.
Она приложила снег к вспотевшему лбу и посидела несколько минут, склонив голову на колени.
— Теперь хорошо. Совсем хорошо.
— Пойдемте к озеру! — строго сказал Журба. — Внизу вам будет лучше.