Уже седьмой день сушилась печь горячими газами; она плохо прогревалась: профессор решил продержать ее на сушке подольше. Заканчивались подготовительные работы к загрузке печи. На восьмой день прибыл на рудную эстакаду первый поезд с титано-магнетитами. Наполнились бункера. К экспериментальной домне поднесли на носилках высушенные дрова и отборный кокс. Все было готово к задувке, но профессор отложил на вечер, а вечером объявил, что задувка откладывается на утро.
Федор Федорович следил за температурой печи, как следит врач за температурой тяжко больного человека. В тот первый день подготовки печи к задувке Бунчужный, Надя и мастер Городулин, прибывший из Донбасса, не уходили из цеха до утра.
— Как печь? — спросил Гребенников.
— Охлаждена нормально.
Голос Бунчужного звучит глухо, напряженно.
— Итак, начнем!.. Надежда Степановна! Велите загрузить печь дровами.
Надежда командует.
Печь сначала загружают дровами, затем древесным углем, стружкой, коксом. Все совершается молча: каждый как бы чувствует, что в этот момент лишнее слово может только вызвать раздражение. Полили мазутом. Загрузка велась через фурменные отверстия, вручную, лопатами и вилами.
Гребенников всматривается в лицо Бунчужного. Щеки Федора Федоровича покрыты щетинкой, точно инеем, под глазами синева.
— Отосплюсь потом! — улыбается Бунчужный. — Вот и Надежда Степановна и мастер Городулин не спят вторые сутки... Я рад, что там все в порядке, — профессор показывает в сторону первой печи-гиганта.
Они обходят печь.
«Хоть бы все благополучно обошлось...» — думает Гребенников.
— Не надо ли вам чего-нибудь, Федор Федорович?
— Спасибо. Ничего не надо.
Бунчужный садится возле сифона с сельтерской водой, пьет, хотя пить вовсе не хочется. Гребенников уходит.
Вскоре становится известно, что задувка откладывается на десять часов утра.
«Старик тянет...» — думает Надя. Ей очень жаль Федора Федоровича: он сразу как-то осунулся за последние дни, и она тревожится о его здоровье.
— А вы обратили внимание, — говорит Надя профессору, — что ни одна смена не торопится уйти домой? Каждая хочет, чтобы выдачу ванадистого чугуна связали с ее именем.
Бунчужный оглядывается. Возле экспериментальной печи людно.
— Что такое? Кто это?
— Рабочие других цехов. Все интересуются. Все расспрашивают.
Профессор пожимает плечами. Он идет в газовую. На контрольно-измерительных приборах температура куполов кауперов: 600—1 100—750.
К горну приходит Николай. Он только что вернулся из командировки.
— Как хорошо, что ты приехал! — обрадованно встречает Николая Надя.
— Ну, что у вас? Как печи?
— «Гигант» задули вчера. Волощук даст чугун сегодня. На мартене у Шаха также все в порядке. Сталь будет тридцатого. А мы должны дать первого мая...
— Дадите?
Надя медлит с ответом.
— Пока ведем подготовку... Сложно все это, Коля... Очень сложное дело...
Она хочет рассказать о беспокойстве профессора за экспериментальную печь, но ей тяжело об этом говорить даже с Николаем.
— Как тебе съездилось, Коля?
— Первого мая у нас будут гости. Приедут из крайкома, возможно, и из Москвы. Экспериментальная печь не подведет? — спрашивает Николай. — Ванадистый чугун получим?
Надя задумывается.
— Так напряжены все мы... Задувка задерживается. Профессор решил выдержать еще печь после просушки, боится за нее... Проверяем охладительную систему...
— Понятно!
— Но в крайнем случае... гости увидят чугун домны-гиганта! Увидят мартеновскую сталь. Разве это не праздник? Разве этого мало? А с экспериментальной подождите, товарищи! Не спрашивайте под горячую руку...
День кончается. Зажжены лампионы. По рельсам бегут вагоны-весы. Скип ловко опрокидывает кокс на конус домны.
— Ну, пора! — Всем напряжением воли профессор сбрасывает с себя усталость. — Позвоните Гребенникову и Журбе, сейчас будем задувать! — говорит он Жене Столяровой.
К печи приходят Гребенников и Журба. Приходят один за другим Роликов, Борис Волощук, свободные инженеры, мастера, рабочие.
— Моя скоро выдаст чугун! — с удовлетворением говорит Борис Наде. — Какая толковая печь! Идет, как часы! Ты понимаешь, я первый раз самостоятельно пускаю домну. Да не просто — домну, а гигант!.. Немного волнуюсь... но уверен, что все будет хорошо. Был у меня Гребенников. Осмотрел все. Ходил часа два. Сказал: в порядке! Даже похвалил меня!
Лицо у Бориса торжественное. Густые волосы припудрены красноватой пудрой-пылью.