Все рассмеялись.
— А помнишь, как ты забрел к моим старикам? Я ведь тебя на руках внес в дом... Теперь имею право сказать, что тебя на руках носил!
Лазарь закивал головой.
— А помнишь, ты меня спрашивал, что это такое «перпетуум мобиле»? Помнишь, как прокламации разносил? И этот дикий черносотенный погром? И помнишь, когда мне пришлось бежать из Одессы, я говорил тебе, что мы еще построим социализм? И народ заживет человеческой жизнью?
— Помню ли? А ты как думаешь?
На минуту они умолкли, предавшись каждый своим воспоминаниям.
Лазарь вдруг спохватился.
— Да, стой! Я тебе забыл рассказать. Николай, послушай и ты. Интереснейшая история!
Все умолкли. Лазарь рассказал, как к нему пришел Сергей Радузев, рассказал историю побега.
— Я потом имел возможность проверить. Оказалось, правильно. Вот вам и романтика!
— Где же теперь Радузев? — спросил Гребенников.
— Работает у нас в институте. Несомненно, способный, знающий инженер. Кстати, — Лазарь обратился к Бунчужному, — этот самый Радузев работал долгое время над агломерацией. Поручил я ему в институте это дело. И сразу почувствовал: есть у человека чутье... Уже он кое-что успел. Потом расскажу.
— Жизнь прожить — не поле перейти! — есть такая пословица, — заметил Шарль Буше.
Разговор снова перешел к парам, к группам, каждый вспоминал что-нибудь из недавнего, говорили о тайге, о первых днях строительства, о лучших людях.
Украинцы рассказывали сибирякам и уральцам о днепровских порогах, о Днепрогэсе и шлюзах, о новом социалистическом Запорожье, о заводах Днепропетровщины, Криворожья, Донбасса, созданных в годы пятилетки, а сибиряки и уральцы рассказывали о строительстве Семиреченской железной дороги — Турксибе, о металлургических и машиностроительных заводах Урала, Казахстана, Сибири.
В это время Гребенникову подали телеграмму. Он насторожился. Все умолкли. Гребенников прочел и весь преобразился.
— Товарищи! — обратился он к присутствующим. — Телеграмма от товарища Сталина!
Все поднялись со своих мест, отодвинув с шумом стулья. Гребенников отчетливо прочел приветствие коллективу строительства. Это был ответ на рапорт тайгастроевцев о пуске комбината.
— От товарища Сталина!
— От товарища Сталина! — раздавалось в зале.
— Ура! Ура! — закричали присутствующие. Зал как бы взорвался от рукоплесканий.
Гребенников тщетно подавал знаки утихомириться, он хотел что-то сказать.
— Слава великому Сталину! — крикнул Николай.
— Ура! Ура! Слава!..
Гребенников наконец получил возможность говорить. Он поздравил всех присутствующих с высоким вниманием и сказал, какая ответственность возложена на каждого, насколько еще лучше надо работать на площадке.
И снова возгласы: «Ура!» и здравица великому Сталину.
После ужина, часов в одиннадцать вечера, Надя и Николай вышли на балкон здания заводоуправления.
— Дай папиросу!
Надя не курила, но иногда ей хотелось подымить, и она, как говорил Николай, портила папиросы, хотя знала, что ему это не нравится.
— Опять напала на женщину блажь?
— Хочу. Дай.
Он протянул портсигар. Она вынула папиросу, размяла набивку, как заправский курильщик, и приткнулась к огоньку его дымящейся папиросы. Закурив, прижалась к столбику балкона и выпускала слишком густой дым, глядя на завод, расцвеченный огнями.
Потом сошли на рабочую площадку и, взявшись за руки, бродили по цехам, всюду ощущая жизнь завода, созданного коллективом, к которому принадлежали и они. От реки тянуло прохладой. Надя поежилась.
Он снял с себя куртку и набросил поверх ее шерстяной кофточки.
По путям, сотрясая землю, уходили к разливочной машине ковши с жидким чугуном, над ними дрожало розовое марево.
В заводском ярко освещенном клубе играл духовой оркестр. На площадке лихо танцовала под гармони комсомольца Гуреева и «звездочета» Василия Белкина молодежь, окруженная плотным кольцом «болельщиков». Но круг не вмещал всех желающих танцовать, и пары танцовали за кругом.
Среди танцующих Надя увидела Бориса с Фросей. Он кружил девушку, и видно было, что обоим очень хорошо и что сейчас они ничего другого не хотят — только бы продолжалась музыка и они могли танцовать. Надя, подмигнув Николаю, указала на пару. Он улыбнулся.
— А не пройтись ли нам с тобой?
— Ты неважно танцуешь!
— Для начала один недостаток уже есть!
В это время Николай увидел Яшу Яковкина. Парень стоял возле фонаря и с грустью смотрел на Фросю...