Анна Петровна поднялась навстречу Бунчужному.
— Я приехала... У нас горе... Вы должны помочь... Генрих арестован...
— Уже арестован? — Бунчужный покраснел, но тотчас справился с волнением. — Что ж, этого следовало ожидать...
— Федор Федорович, неужели Генрих дошел до вредительства? Не могу этого допустить... Может быть, вы знаете больше меня! Может быть, ему надо помочь? Вы же друг его...
— Был. Поэтому я и сделал все, что нужно было сделать настоящему другу. А враг ли он, там разберутся. И не советую вам вмешиваться в это дело.
— Я давно чувствовала, что он чужой. И не только мне. — Глаза ее налились слезами.
Бунчужный приложил ее руку к своей груди.
— Верьте мне, дорогая, если в нем осталось что-то честное, хорошее, он поднимется. Он станет настоящим человеком.
Хотя объем строительства и проектировочные работы не были окончательно утверждены по вине бесчисленных комиссий, Гребенников решил взять ответственность за последствия на себя и велел рыть котлованы под домны, каупера под мартеновские печи и приступил к стройке других цехов. В тайниках души он рассчитывал таким путем скорее вызвать явных и тайных врагов стройки на реакцию, как вызывает врач раздражающим средством глубоко запрятавшуюся болезнь.
«Поставлю их перед фактом, пусть реагируют!»
Это был правильный расчет, и результаты очень скоро сказались.
После возвращения Гребенникова на площадку все почувствовали, что приехал х о з я и н, и многое из того, что не двигалось прежде с места, покорно пошло на поводу.
В глубине души Журба не раз признавался, что кое-что «прошляпил», что в его работе, пока Гребенников отсутствовал, сказывалась кустарщина, что он, как путеец, увлекшись строительством железной дороги, многое пустил на самотек.
Площадка все более и более оттесняла тайгу, вторгаясь в девственный край. Вдоль и поперек изрезали ее котлованы; поднимались стены цеховых зданий. По узкоколейке рабочие беспрерывно подвозили с кирпичных заводов огнеупор и строительный кирпич, складывая под навесы близ доменного и мартеновского цехов. Грохотали бетономешалки, камнедробилки. В подсобных цехах устанавливались агрегаты. Одновременно велось строительство социалистического города: воздвигались многоэтажные здания, разбивались участки под площади, скверы. Часть таежного леса по обоим берегам реки Тагайки Гребенников решил сохранить: здесь, в центре города, должен был быть огромный парк культуры и отдыха.
Все эти многочисленные работы совершались в том беспрерывно нарастающем темпе, который свидетельствовал, что на строительстве знают цену планированию и умеют руководить.
— Товарищи, — сказал однажды секретарь крайкома Черепанов, — он часто приезжал на площадку и был в курсе всех дел, — не пора ли от котлованов перейти к фундаментам и монтажу?
— К этому мы уже подготовились, — ответил Гребенников.
На производственном совещании подсчитали силы и решили как можно скорее приступить к кладке фундаментов под первую доменную печь-гигант и под первую мартеновскую печь. Выделили людей и материалы. В сознании руководителей комбината это должно было символизировать переход от подготовительных работ вообще к конкретному строительству ведущих цехов, а значит и к новому этапу стройки, — к конечной цели. Мера была тем уместней, что подготовительный период слишком затянулся и у некоторых строителей стало складываться мнение, что все здесь, в глухой тайге, одними котлованами и кончится.
— Подберем в бригаду бетонщиков самых толковых, честных ребят. Предоставим им честь залить первый кубометр бетона в фундамент первой печи, — сказал Гребенников.
Журба вызвал к себе Женю Столярову, — она была комсоргом доменного цеха.
За год, проведенный на площадке, Женя сильно загорела; порыжели даже волосы ее, особенно концы кос, которые она как-то по-особенному закладывала вокруг головы. Девушка окрепла, возмужала и выглядела очень хорошо, хотя оставалась такой же тоненькой и подвижной.
В отношениях между Николаем и Женей существовала скованность. Он ничем не мог это объяснить. В его глазах Женя оставалась чудесной молодой девушкой, почти подростком, и к ней у него были самые добрые, братские чувства. Но, кажется, эти добрые, товарищеские чувства и составляли источник каких-то слишком сложных переживаний Жени. Прямая и непосредственная, она держалась с Николаем стесненно. Он это видел, но ни шагу не сделал, чтобы прояснить отношения и вернуть девушке то хорошее, что у них родилось, когда ехали тогда через тайгу.