Гребенников спрятал ее к себе в бумажник.
— Не будем пока говорить об этом никому. А в общем, как тебе нравится: перенести цехи! Пересчитать фундаменты! Очухались, а? За проволочку под суд не отдают, а вот за инициативу — пожалуйста! Нет, этот номер не пройдет!
Зима близилась, требовалось сделать до холода возможно больше.
Гребенников чувствовал обострившуюся ненависть ко всем этим оппозиционерам, отщепенцам, готовым на любую подлость, и испытывал жгучую злость, всегда появлявшуюся в нем, когда натыкался на препятствия, устранить которые своими силами не мог.
Вскоре ударили морозы, однако строительство продолжалось в том же все возраставшем темпе. Уже выложили лещадь доменной печи, клепали кожух шахты, строили мартен, прокатный цех. В работе даже ощущался вызов, словно люди еще раз хотели сказать, что вот, несмотря ни на какие препятствия, они строят и будут строить дальше, строить при любых условиях, и покажут всему миру, зачем и для чего начат великий поход за индустриализацию.
После тягостного раздумья Гребенников, однако, решил, чтоб не подвергать людей и строительство риску (ни у кого не было опыта стройки при пятидесятиградусных морозах), несколько сократить бетонные работы. Большую часть людей он перебросил на строительство соцгорода, чтобы уже весной рабочих и инженеров переселить из временных бараков в красивые, благоустроенные дома.
После этого он уехал в Москву.
Ветер гуляет по крыше, гудит жесть, вся в морозных звездочках, словно оцинкованная. Коснись голой рукой, не оторвешь: тотчас прилипнет прочно, будто клеем прихваченная. На ребятах меховые рукавицы, полушубки, валенки, меховые шапки с длинными хвостами. Только и видно, что красные носы да глаза, опушенные кружевом инея. От дыхания на груди у каждого отросла предлинная седая борода...
— Артисты!.. — кричит Яша Яковкин кровельщикам соседнего дома. — Скоро перед нами лапками кверху?
— Жильцы! Не больно носы дерите! Как бы мы по ним не настукали! — отвечает Петр Старцев.
С крыш обоих зданий открывается на много километров вокруг тайга. Видно, как просеки разрезали ее на квадраты.
На проспекте Сталина уже поднялись первые дома: бригада Яши Яковкина заканчивает кровельные работы главного корпуса рабочего городка; на стройке их называют поэтому «жильцами»... Петр Старцев строит клуб; его ребят зовут «артистами».
Между «артистами» и «жильцами» идет азартное соревнование. Их перебросили с площадки завода сюда, на строительство соцгорода, после того как ударили морозы, прервавшие работу в доменном цехе.
Напротив клуба и жилого дома заканчивается стекление и внутренняя отделка огромного корпуса учебного комбината. Здесь, на стройке комбината, работают коренные «гражданцы», — хватко, напористо, без шуток и прибауток. «Промышленники» же любят покрасоваться. Порой с жилого дома и клуба летят к зданию учебного комбината прибаутки. Сейчас на отделочных работах стоит бригада Тани Щукиной.
В соцгороде ее хорошо знают. Курносенькая, большегубая, в веснушках, она чем-то по-женски мила, и к ней липнут ребята, как осы к меду.
— Вам бы в монастырь, девчата! — кричит Петр Старцев.
— Уж больно тихи! — поддерживает его Яша Яковкин.
— Шумят пустые бочки! — кричит с лесов Таня, бригадир девичьей бригады.
Раздается дружный девичий смех. Таня идет к шахтному подъемнику. Она в желтом тулупчике. Одета, как парни, только по движениям, да походке, да еще по чему-то неуловимому видно, что это женщина.
поет Яша Яковкин, но морозный ветер резко обрывает пение. Яша кашляет громко, не в силах остановиться.
— Подавился! — кричит Щукина, и по голосу слышно, что она довольна.
Яша продолжает кашлять, согнувшись низко и прикрывая рот теплым мехом только что вывернутой рукавицы. Сквозь кружево оснеженных ресниц проступают слезинки. Они тотчас исчезают на морозе. Лицо Яши становится от натуги багровым.
— Будто стакан спирту хватил... — сквозь силу выдавливает он из себя фразу и снова с азартом начинает стучать молотком по листу кровельного железа. Ловко, как настоящий кровельщик, он загибает край, делает «замок» и вместе с ребятами подгоняет лист к соседнему.
В морозном воздухе слышится звонкое перестукивание.
начинает свое Яша.
— Брось, Яшка! Смени пластинку!
Ей становится смешно от своих же слов, и она прыскает.