— Вы знали Колокольцевых по Москве?
— Да.
Затем юнкер стал рассказывать, как он на вечеринке выпил графин водки и не был пьян.
В Нечаянном юнкера ссадили.
— Ждите нас через два дня! Так и передайте там! — сказал полковник.
Шофер нажал на педаль.
— Хвастунишка! — кивнул на уходившего юнкера капитан в бархатных погонах и отвалился на мягкую спинку машины.
Видно было, что и полковник не спал, а отказывать себе в этом удовольствии не считал нужным, раз представлялась возможность.
Леша притворился, что устал, и также закрыл глаза. Его больше никто ни о чем не расспрашивал.
Часов в пять дня они приехали в Одессу.
— Где живет ваша тетка? — спросил полковник.
У Леши екнуло сердце.
— На Елизаветинской!
— Тогда здесь можете сойти. Отсюда до Елизаветинской рукой подать.
Леша поблагодарил и вышел.
И когда машина скрылась, он не смог удержаться, чтобы громко не сказать:
— Здорово! Здорово, Лешка! Хотя и не подготовился как следует, но здорово! Урок на будущее!
Ни у кого не расспрашивая про дорогу, он без труда, припоминая план города, прошел от Сабанеева моста к Елизаветинской. Здесь действительно жила одна дама на случай, если б потребовалось подтверждение, но сделать эту квартиру известной контрразведчикам он не хотел. От университета Леша направился по улице Петра, потом перешел Херсонскую, вышел на базар и спустился к утюжку Новосельской и Старопортофранковской. Несколько домов, ничем не примечательных, он пропустил мимо себя. И вот — толстая двухстворчатая дверь, изрытая оспою, наглухо закрытая. Над дверью светлый прямоугольник, запачканный по краям. Ворота. Каменный сводчатый подъезд. Дворик. Крыльцо.
Он поднимается на ступеньки. На стене черные следы от дыма: вероятно, здесь многие годы ставили самовар. Леша толкает дверь. Она закрыта. Толкает сильнее.
За стеклом появляется старческая голова. Леша поднимает руку к глазам. Дверь открывают.
— Здравствуйте! — говорит он. — Меня прислал папа за старым-старым заказом... Он у вас залежался...
— За старым-старым заказом?
— Да.
— Пожалуйте в столовую.
Леша проходит.
— У вас есть квитанция?
— Есть.
Леша вынимает злополучную квитанцию, на которой оттиснута овальная печать. Старик поднимает очки с копчика носа к глазам.
— Так... Так... Хорошо. Я ведь заказами не занимаюсь...
Он выходит в следующую комнату и возвращается в фуражке и пиджаке.
— Пойдемте! Здесь мы не держим заказов.
Они выходят на Старопортофранковскую, затем сворачивают направо. Леша бросает взгляд на табличку: Пишоновская.
У пятого от угла дома старик останавливается и стучит в окно.
...Стук знакомый.
Сквозь сотовые ячейки занавеса Гребенников увидал гимназиста. Александр Иванович махнул рукой: это был знак, что ничего опасного, можно выйти навстречу.
Гребенников вышел на крыльцо. У гимназиста возбужденно блестели зеленые пытливые глаза, упрятанные за очень длинными черными ресницами.
— К тебе, Петя, вот... со старым-старым заказом, — сказал Александр Иванович.
— Хорошо. Ты, отец, можешь итти!
Вместе с гимназистом Гребенников вошел в дом.
— Какой у вас заказ? — спросил он.
— Примус.
— Покажите квитанцию.
Гимназист подал.
— А доверенность?
— Дайте, пожалуйста, нож.
Ему подали. Он вспорол левый край суконной курточки и вынул кусочек полотна, на котором отчетливо оттиснута была круглая печать и пестрели мелкие строчки, сделанные красными чернилами.
— Алексей Бунчужный... — прочел Гребенников имя и фамилию гимназиста.
— Все в порядке! Давно приехали в Одессу?
— Только что.
— Вы давно там работаете?
— Год.
— Сколько вам лет?
— Восемнадцать.
— Кто ваш отец?
— Профессор.
— Вы приехали до занятия Николаева слащевцами?
— Мы приехали тридцатого июля, а Слащев захватил город девятнадцатого августа. Что чинят эти изверги!..
— Почему вас выделили для этой работы? Вы очень еще молоды.
— Я не знаю. Я сказал т а м в организации, что у моего отца сложные психологические разлады и что он непрочь уехать из Москвы на юг. Мне порекомендовали выехать в Одессу. Однако отец от Одессы отказался, ему захотелось в Николаев. Это немного изменило планы.
— Что вы успели сделать?
— Перед отъездом из Москвы мне сказали обязательно поступить в гимназию, легализоваться и не предпринимать ничего в течение, по крайней мере, месяца. Затем связаться только с вами, не прибегая ни к чьему посредничеству.
— Вы ничем не скомпрометировали себя? В гимназии, например?