— Со всеми нами не наговоритесь!..
— Ошибаешься! Именно со всеми надо поговорить. Вот ты мне прямо, как старшему брату, скажи, что тебя толкало на водку?
— Если и скажу, не поможете. Я уже обращался к начальнику цеха товарищу Роликову.
— А в чем дело?
— А в том, что не по душе работа землекопа. И все равно работать не буду!
Он сказал это со злостью.
— Постой, не кипятись. Какая тебе работа по душе?
— Сварщика.
— Ладно. Обещаю тебе, товарищ Сироченко, поговорить с начальником цеха. А если не поможет, поговорю с товарищем Гребенниковым. Только одно условие, нет, — два условия: первое — ты бросаешь пить, второе — на то время, пока я буду вести переговоры, ты по-настоящему станешь относиться к своей работе, хоть она тебе и не по душе. Ясно?
Сироченко подумал-подумал и коротко ответил:
— Посмотрим.
— Нет, меня такой ответ не удовлетворяет. Говори конкретно: устраивают тебя мои предложения или нет? Еще раз говорю тебе: парень ты молодой, способный, любишь книги, значит любишь культуру, пять групп кончил, это не пустяк. Разве здесь не мог бы продолжать свое образование? И в этом помогу. Только надо, чтобы ты по-настоящему подтянулся. А то, смотрите, распустился, «завел связь с поликлиникой»! До чего дошел! Стыдись! Итак, договорились?
— Договорились!
Пока Журба беседовал с Сироченко, к бригаде Ванюшкова пришла Надежда Коханец.
Девушки, в перестиранных, тоненьких юбчонках, сидели, как тогда на станции, бок о бок. Был обеденный перерыв.
Девушки внимательно посмотрели на Надежду. «Молодая, а, говорят, инженер!»
Надя обежала глазами всех и остановилась на Фросе.
— Фрося! Где была, что столько не видела тебя?
— На листопрокатстрое. Узнали?
— Как не узнать!
— А я смотрю и думаю: признаете или нет?
Фрося хитро улыбнулась. Она действительно была недурна — рыжеволосая, задорная, с острыми глазками, вся какая-то приятная, чистенькая.
Надя села возле Фроси.
— Как же вам тут, девушки? Не скучаете по родным местам?
— Хоть и скучаем, так что делать?
— А живете где?
— В девятом бараке.
— Как устроены? Все ли есть, что надо?
— Кровати дали, а досок нет. Матрацы не на что положить.
— И набить нечем: ни сена, ни соломы!
— Хоть бы стружек отпустили!
— Поговорю об этом, обязательно поговорю с комендантом.
Подошел Ванюшков. Улыбнулся, как давнишний знакомый.
Был он строен, подтянут.
— Ты, товарищ Ванюшков, тоже переброшен с листопрокатстроя?
— Мы все оттуда. В доменном первый день.
— Включайтесь, товарищи, в соревнование. Говорили с вами про это? Знаете, что к Первому мая пустить должны доменный цех? Работает с нами здесь один знаменитый профессор. И мы должны помочь решить научную задачу. Она имеет большое значение. Даст нам хороший металл, разные машины будут еще лучше строить. А без машин, сами понимаете, наше государство обойтись не может.
— Это так! — ответил Ванюшков.
— Все мы решили, каждый на своем посту, куда его поставила партия, крепко поработать. А к Первому мая обязательно выполнить правительственное задание.
— Мы уже говорили с секретарем комсомольской организации товарищем Столяровой.
— Что вам надо для работы?
— Включаемся, товарищ инженер, с завтрашнего дня. Только я еще со своей бригадой потолковать должен.
— Если дружно возьметесь, победите!
— Постараемся, товарищ инженер. Нам и секретарь комсомольской организации говорила.
Ванюшков приложил руку к козырьку.
— Так как, товарищи? — обратился Ванюшков к бригаде, когда Надя ушла. — Возьмемся за дело? Здесь, может, кто еще думает, что вот, мол, приехали из колхоза и рабочей жизни не знают, и ничего не умеют. А я думаю, если возьмемся, так и других поучим!
Говорил он со всей бригадой, но смотрел на Фросю: с первого дня, как собрались на станции, и потом в дороге только на нее одну и смотрел: тянула к себе и задористым нравом, и говорливостью, и еще чем-то, чего понять не мог. Да и она чаще на него смотрела, чем на других: аккуратный, и что ни скажет, доходит, понятно так. И люди к нему с уважением.
— Взяться можно, только надо, чтобы каждый работал одинаково и не смотрел на другого, — сказал Гуреев, тихий, задумчивый комсомолец, хороший гармонист, более похожий на девушку, чем на парня.
— И давайте покажем, что мы хоть и новенькие, а лучше старых! — заявил Шутихин. — И в Воронеж напишем в газету!
— В Воронеж, в Тулу и в Орел! И в Курск!
Девушки и парни посмотрели друг другу в лицо; каждого подмывало показать, что если он по-настоящему захочет, то может сделать вдвое-втрое больше, чем делал до сих пор.