— На этом поставим точку, так? — спросил бригадир.
— Запятую!.. — сказала Фрося и первая поднялась.
За ней поднялись другие, хотя гудка еще не давали.
Как-то особенно хорошо и дружно работала бригада до смены, словно приспосабливаясь к завтрашнему дню, когда надо будет перед всеми показать, на что бригада способна.
Утром сделали замер, выдали людям хороший инструмент, выделили заправщика.
— Все у вас в порядке, товарищи? — спросила Надя, расставив людей.
— Все.
Протяжно запел гудок.
— Помните, товарищи, что работаете вы на строительстве печи профессора Бунчужного и что своим трудом помогаете решить большую правительственную задачу!
По гудку спустились в котлован. Работали почти без перекура.
— Этак вы и курить перестанете! — насмешливо заметил бригадир Белкин, работавший на соседнем участке. — За счет одного этого, — он показал на руки, — много не возьмешь! Надо и насчет этого, — он хлопнул себя ладонью по лбу. — За счет смекалки!
— И за счет техники придумаем! — отвечал Ванюшков. — Не сразу!
В обеденный перерыв послали Сережку Шутихина в столовую: не хотели тратить время на хождение; отдыхали на отвале котлована.
— Как оно, девчата? — обратился Ванюшков. — Вытянем?
— Тянем-потянем — да и вытянем! Как дедка репку! — ответила Фрося.
Она была очень свежа и не чувствовала усталости.
«Вот девушка, — думал Ванюшков, не в силах оторвать глаз: ей и работа не казалась трудной, и все спорилось в руках. — Вот это да... подруга...»
— Хорошо, ребята, хорошо идет у вас! — поддержала Надя бригаду, подсчитывая в уме выработку.— Только не работайте рывками, спокойнее надо, ровнее. Должны нам на днях дать транспортер, легче будет с выноской земли. Пока котлован не глубок, ничего, а позже будет трудней. Транспортер поможет.
Шутихин принес в плаще хлеб, в ведрах борщ и кашу; каждый вынул свою мисочку, ложку. Ели, перекидываясь шутками. Больше всего доставалось Сережке.
— А мы решили тебя в повара переквалифицировать! — сказал Ванюшков. — Землекоп из тебя выйдет или не выйдет, бабка надвое сказала, а повара сделаем!
— Повар должен ходить в белом колпаке, а у меня волосы — красота, как лен вычесанный! В колпаке девушки любить не будут! — отшучивался Сережка.
— Кто тебя теперь любит? Волосы! Лен чесаный! Хоть бы черные, а то лен!
Фрося фыркнула. За ней рассмеялись остальные.
— Захочу, каждая полюбит! Две руки, две ноги, — все на месте!
— Все на месте, только головы... того... нет...
Девушки покатились со смеху.
Поев и отдохнув, стали к работе. Ванюшкову ни на кого не приходилось покрикивать.
Хоть он, как бригадир, был освобожден от физической работы, однако наравне с другими стоял в ряду. Лопата его, хорошо заточенная, легко входила в липкий грунт; казалось, она сама входила, а он только держал ее в руках и прикасался носком сапога. Выбрасывать землю наверх вскоре стало трудно, и девушки принялись набирать ее на носилки. Выносили землю по краю котлована, по узкой, круто поднимавшейся тропке, и сбрасывали метрах в пятнадцати, куда указала им Коханец. С каждой минутой бригада глубже и глубже вкапывалась в котлован. Земля меняла свой цвет; от лопат порой отражался на солнце слепящий луч, как от битого зеркала.
После гудка замерили. Контролировала замер Женя Столярова. Ванюшков подсчитывал выработку в своей аккуратной записной книжице; в стороне подсчитывала Коханец, подсчитывала и Женя Столярова.
— Невероятно, но это так: двести девяносто пять процентов!
— Вы слышите? Двести девяносто пять процентов!
— И без всякого шума! — сказал самодовольно Ванюшков, потирая руки, как если б ему было холодно.
Он в глубине души сомневался, но не хотел этого показывать на людях, и теперь расцвел в улыбке.
— Да неужто двести девяносто пять? — спрашивали ребята друг друга.
Подсчитали еще раз. Сомнений не оставалось.
Тогда все заговорили вместе:
— Вот это работа!
— Дружно взялись — и вышло!
— И не трудно! Нисколько!
— Ура! — кричал Сережка Шутихин, точно от него зависела удача. — Ура!
— Ага! Видели?
— Кто еще дал столько?
В тот день действительно никто не дал столько.
— Надюша, я принесу из ячейки наше знамя. Так? — сказала Женя.
Она казалась рядом с Надей совсем подростком, и это вызывало у Коханец чувство покровительства, желание во всем ей помочь.
Уже в сумерках бригада оставила котлован. Шла она с песней, и ни пыль, глубоко забившаяся в трещины губ, ни сырые рубахи, ни натруженные руки не мешали песне. До центра площадки оставалось километра полтора. Бригаде этот путь показался очень коротким: парни и девушки шли в строю, со знаменем, которое принесла из ячейки Женя Столярова, и все давали бригаде дорогу.