— Недурно придумали! — сказал Федор Федорович. — Очень толково.
— И рабочие, и инженеры живут, как на даче. Ну, вот, приехали. Я вас устрою в доме для специалистов-иностранцев; там приготовлена уютная комната. А если не понравится, выберете себе по вкусу в любом нашем доме. Милости прощу ко мне в первую очередь. Я живу на проспекте Энтузиастов, в соцгороде.
Машина остановилась возле двухэтажного коттеджа, приветливо глядевшего венецианскими окнами на дорогу и гору Ястребиную. Откуда-то выбежали ребятишки и обступили машину, оценивая ее качества.
Гребенников проводил профессора в комнату и вызвал коменданта.
— Вот, товарищ Бармакчи, профессор, которого мы с вами ждали. Наш главный инженер завода.
— Обеспечим, товарищ начальник!
Бунчужный поклонился. На алтайце была синяя спецовка и сапоги с брезентовыми широкими голенищами, отвернутыми на голень. На голове — малинового цвета плюшевая шапочка, отороченная мехом бурундука. Несколько черных, жестких волосков составляли усы и бороду. Улыбку коменданта Бунчужный так и не мог разгадать: приветливая она или насмешливая.
— Да мне ничего особенного не понадобится! — сказал Бунчужный. — Постель есть, пища будет, что еще?
— Отдохните, приведите себя в порядок. Обо всем, что вам понадобится, звоните мне и Василию Федоровичу Бармакчи. В качестве «чичероне» к вам прикреплена одна девушка. Вот ее телефон. Поздравляю с новосельем!
Оставшись один, Федор Федорович побродил по комнате, потом вынул полотенце, мыло, хотя на спинке кровати висело белоснежное вафельное полотенце, а на тумбочке лежало мыло, и пошел в ванную. Потом ему принесли завтрак. Он с аппетитом поел. «Маша была бы удивлена... и рада...»
Вскоре дождь утих, площадку и тайгу обняло высокое небо, полное солнечного света. «Теперь на завод».
Он позвонил к «чичероне». Минут через десять явилась девушка.
— Как вас величать, барышня? — обратился Бунчужный к очень молоденькой девушке.
— Я не барышня. Я комсорг доменного цеха. Зовут меня Женя. Фамилия Столярова.
— Здравствуйте, здравствуйте, товарищ! — он пожал ей руку.
— Я назначена быть возле вас, пока вы не освоитесь.
— Очень хорошо. Вы не заняты?
— Вообще, я, конечно, занята, но мы вас ждали. И вы можете рассчитывать на меня, — Женя решительно тряхнула кудряшками.
Они вышли из коттеджа.
— Мне хотелось бы прежде всего на площадку. А вообще, — профессор засмеялся, — я постараюсь, товарищ комсорг доменного цеха, быстро освоиться и не слишком докучать вам...
— Ничего, не стесняйтесь.
— Расскажите мне сначала о себе, — предложил Бунчужный. — Откуда вы?
— Разве это обязательно?
— Нет, но желательно.
Женя рассказала.
— Значит, вы здесь самая старая?
— Я и так уже не молодая...
Бунчужный засмеялся.
— Сейчас приезжают на площадку и помоложе меня. Как вам нравится колония?
— Нравится.
— Я вас поведу в соцгород. Что тогда скажете!
Они прошли через строющийся туннель и остановились у здания заводоуправления.
— Великолепное здание! — заметил Бунчужный.
— Мы его осмотрим позже, а сейчас, если хотите, пройдемте на площадку. Начнем с коксового завода.
Они пошли в обход.
— Там будут коксовые батареи, тут угольная яма, вон там — коксовая рампа, — показывала Женя рукой, когда они шли по пустырю к реке, и мокрая после дождя трава зеленила обувь.
— Трудно представить, да? Я уже здесь скоро два года и тоже представить не могу. Знаю, где что будет, а представить не могу. И мне кажется, никто представить не может, даже товарищ Гребенников.
На площадке поднимались каркасы цехов, воздух сотрясался от ударов, звона, окриков, но на участке коксохимкомбината, действительно, ничего сделано не было.
— Кто-то долгое время задерживал чертежи, кто-то придержал заявку на украинских огнеупорщиков, и стройка не развернулась, — пояснила Женя.
Профессор оглянулся вокруг.
От дождей, видимо не забывавших площадки, оползли канавы и котлованы, плотники обкладывали их досками, на площадке высились горы песка и щебня, кровеносными сосудами ветвились железнодорожные пути; худой кран-деррик стоял на одной ноге, как аист; на машинах везли бочки с цементом; в небо глядели крючья арматуры; все выше поднимались строения цехов.