Ему стало жаль ее.
— На что я тебе? Будет другой. Лучше. И ты найдешь в нем то, чего не нашла во мне. Останемся друзьями.
Женя молчала.
— Ты кого-нибудь встретил в Москве? — и сама ответила: — Конечно, встретил. Зачем спрашиваю? Разве не видно? Но кто она? У нее, конечно, нет шрама на щеке. Она красивая. И ей, верно, лет семнадцать... Семнадцать... Что ж, тут ничего не поделаешь... Она лучше и моложе меня...
Он взял ее руку, погладил пальцы.
— Хорошая ты, Женя!
— Нравлюсь?
— Очень.
— Ну, так забудь свою ту... московскую...
— Ты снова...
— Нет, я так. Пошутила. Неужели ты думаешь, что когда ты уйдешь от меня, на площадке погаснет свет?
— Я этого не думаю. Я хочу, чтоб для тебя все светилось не только на площадке. Чтоб ты была счастлива. Я этого очень хочу для тебя.
Они шли по Верхней колонии одни, и ее рука лежала в его широких, теплых ладонях, которые он соединил на своей груди. Женя решила, что вот теперь настало время проститься, навсегда проститься, поцеловать его первый раз в жизни, поцеловать в губы и начать жизнь по-новому. Начать жить, «как все». Но она не поцеловала. Значит, и не простилась. Она не могла: ни одного мужчину она не целовала в губы.
Так и расстались.
Повстречав Николая теперь, озабоченного, она остановилась.
— Что с тобой?
Журба молчал. Он получил письмо от Нади, она писала, что ее посылают в Магнитогорск, что просилась на Тайгастрой, но не вышло. «Очень хотела к вам. Но, видно, не судьба. Зорька взошла и погасла...»
— Ничего, Женя, ничего особенного, — ответил сухо. — Есть вести, что к нам на днях выезжает группа молодых инженеров.
— И ты так озабочен этим? — любящего не обманешь... — Твоя девушка тоже приедет?
— Какая девушка?
— Разве у тебя ее нет?
— С тобой трудно говорить, Женя.
— Со мной трудно говорить тому, кто что-либо скрывает...
Тогда он прямо ответил:
— Нет, она не приедет.
— Жаль. А я так хотела этого... Пусть бы уже жили вы тут вместе. На моих глазах... Мне, может, стало б спокойнее.
— Нет, Женя, не приедет. Ты и так успокоишься.
Он пошел со своими думами к Гребенникову, а Женя со своими — к комсомольцам, в барак: надо было провести очередную беседу.
Журба думал о том, что с Женей его ждет много хорошего, а с Надей? Знал ли он ее? Но человек никогда не поймет, почему к одному влечет, а к другому остаешься равнодушным.
А Женя думала, что встреча с Николаем принесла ей столько неизведанного, так изменила ее, что теперь, вернувшись в Ленинград, она уже не сможет быть прежней Женей.
Она вспомнила ленинградских подруг, как они порой весьма просто решали самые сложные житейские вопросы, с каким легкомыслием подчас относились к тому, что в ее, Жениной, жизни занимало такое большое место, и ей стало жаль их.
Хотя ей было тяжело, очень тяжело, но своего нынешнего состояния она не променяла бы ни на какое другое. «И если бы я не узнала того, что узнала с Николаем, благодаря Николаю, какой нищей, бедной была бы моя юность».
Окончание вуза — большой праздник в жизни молодежи.
Праздник этот пришел и к Наде Коханец, к ее товарищам.
Оперный театр сиял огнями.
За столом президиума и в первых рядах партера молодые и старые профессора, доценты, ассистенты. В президиуме, в первых рядах партера и дальше — в ложах, на балконе, в ярусах, в проходах, в фойе — ребята из металлургического, горного, транспортного, химико-технологического, строительного. На сцене и через зал — плакаты, лозунги, знамена. Возле ложи строителей переходящее знамя вузов Днепропетровска. В фойе выставка лучших работ.
Борис Волощук, парторг факультета, по поручению горкома партии открывает торжественное заседание.
Восемь часов вечера. Звенит звонок. Кажется, что на стол высыпаются бубенчики. Катятся бубенчики в зал, в коридоры, в фойе. Оркестр, вздыхая, умолкает.
— Товарищи!
В рядах, на балконе, в проходах между рядами кресел — скрип, кашель, последние наспех сказанные слова.
— Кто открывает?
— Кто это?
— Наш!
— Металлург!
— Борис Волощук!
— Наши взяли!
И тишина, густая, почти физически ощутимая. Зал дышит. Из зала течет на сцену тепло.
Немного волнуясь, Волощук произносит свою короткую речь.
Зал смыкает ладони, бьет организованно: раз-два; раз-два-три!
— Торжественное объединенное заседание, посвященное очередному выпуску пролетарских специалистов нашим городом, позвольте объявить открытым!
Студенты встают. Оркестр играет «Интернационал».