— Я вас ищу. Вас желает видеть одна дама.
Сердце подсказало Мите сразу, кто эта дама...
В этот вечер, перед поднятием занавеса, освещенного снизу светом рампы, состоялось, наконец, знакомство.
Зачем? Митя не знал. Но этого сейчас хотела Анна Петровна.
После концерта студенты выходят на лестницу. В дверях — ночь. Горят фонари. Лунно. Пахнет раскрывшейся на ночь матиолой. Над заводом имени Петровского зарево. Молодые инженеры некоторое время любуются зрелищем, красотой своей приближающимся, пожалуй, только к северному сиянию.
— Чугун! Выдают чугун!
Слышны гудки, вступает новая смена. Против кинотеатра «Рот фронт» останавливается первый номер трамвая. Надя Коханец и Волощук едут молча. Вот и Потемкинский парк. Ночь. Последние ночи в городе. Последние дни вместе.
Ветерок причесывает деревья, шумят листья. Шумит вода, разбиваясь о каменные подводные гряды. По густо-темной поверхности реки вытягивается угол серебристых, все удлиняющихся струй: таким углом летит стая журавлей. Ярко горят огни дальнего берега, огни на Богомоловском острове, огни на рейдовых лодках.
Надя и Борис стоят на лестнице в парке. Луна как бы состругивает с глади воды серебряные стружки; вся середина Днепра в блестках. Вокруг зелено, светло.
Борис ждет, что Надя скажет что-нибудь о сегодняшнем его выступлении. Ему кажется, что сегодня он выступал как никогда: такой был подъем, так легко давалась каждая фраза, так хорошо звучал голос. Но Надя молчит.
...Переулки, улицы, круги света на земле, Сокольники — все встает вновь. Надежда мысленно пробегает письмо, посланное Николаю Журбе. Прощальное письмо... Кажется, ничего не было. Ну, встретились, побродили до утра по Москве. И еще потом несколько раз встретились, сидели в кино рядышком, но так тяжело было расставаться. И потом в дороге и здесь, в Днепропетровске, — только о нем...
Была надежда на встречу. А вчера, когда стало известно, что группу отправляют на Магнитку, потускнела ее жизнь...
Еще немного, и она расскажет Борису. Так хочется кому-нибудь рассказать о встрече с Николаем, о своей грусти. Кажется, только об этом и говорила бы.
Но Борис занят собой.
Семь часов утра. Надо вставать, а не хочется.
Волощук косит из-под простыни припухшим глазом, В постели — Митя Шахов. Борис вскакивает первый. Простыня в сторону. И как в прорубь! Раз-два! Огромные кулачища его месят воздух. Потом Борис стягивает простыню с Мити.
— Ночи бессонные... Ночи безумные... Где валандался вчера?
В умывальной студенческого общежития штопорными струйками высверливается из кранов вода. Скрипят под ладонями шеи, обваливается на цемент густой мыльный комок.
Потом столовая: надо немного постоять у кассы, наскоро похлебать за столиком или на подоконнике.
Но после выпуска не до дач. И у Транспортного, и на Лагерной у Металлургического, и на Октябрьской площади у Горного, толпятся студенты в деканатах и в бухгалтериях.
И там вдруг, в последний момент выяснилось, что каждому предоставлена возможность выбрать одну из трех точек: Днепродзержинск, Магнитострой, Тайгастрой.
— Куда ехать? — спрашивали друг друга молодые инженеры.
— Днепродзержинск? Что называется, в хату, на печку. Нет, на печку рано. К старости разве, а теперь...
Одна точка для большинства отпала сразу.
— На Магнитку или на Тайгастрой?
— Ты куда? —спросил Митя Надю.
— На Тайгастрой, конечно!
Такой радостной, такой счастливой Митя никогда не видел Надю.
— Что с тобой?
— Ах, Митька, ты не знаешь... Я так счастлива... Судьба все-таки есть! Есть!
— Ты с ума сошла!
— Сошла...
В тайгу сразу же собралась большая группа металлургов, путейцев, строителей.
В полдень Митя отправился к Днепру прощаться. Он лег на спину и смотрел, как плыли облака. День выдался жаркий, ничто не отвлекало, он смотрел в небо и отдавался мыслям о себе, о будущем.
В двадцатом году он, единственный, сын, ушел из семьи. С тех пор пролегла большая дорога, и к прошлому он не любил возвращаться даже в воспоминаниях. Все, что приобрел за годы самостоятельной жизни, стало тем единственно существенным, с чем ему не стыдно было идти вперед вместе с новыми друзьями, с чем не стыдно было жить. Он шел, не как вор, не с оглядкой по сторонам, а как равный среди равных, как боец среди бойцов, неся одинаково наряды и не уклоняясь ни от чего в своей фронтовой службе. И это приносило сознание полноценности, сообщало уверенность поступкам. Он инженер. Человек с общественным положением. Специалист. Человек, которому обеспечено все для работы, для личной жизни.