Потом она застлала стол скатертью, вынула из баульчика пирожки, Радузев принес из кубовой кипятку.
Люся щебетала о поезде, о дороге, о своих игрушках, оставленных дома, она ела и пила, не капризничая, а он не сводил с дорогих гостей глаз.
Когда позавтракали, предложил пойти на площадку.
Они бродили среди котлованов, побывали на участке мартеновских печей, прошли в доменный.
— Вот наш начальник строительства, Гребенников, — показал Радузев на высокого человека, стоявшего с подростком возле домны.
— С кем это он?
— Это Сановай, славный такой мальчишка, к нему очень хорошо относится Гребенников. Да и мы все. Хочешь, пойдем к ним.
— В другой раз.
Они пришли к реке и долго стояли на берегу, любуясь скалами.
— Хорошо здесь! — сказала Люба. — Я не ожидала, что увижу такое большое строительство.
— Как красиво на Томи и Усе! В Ольжерасе! Какой открывается вид на тайгу, на горы! Сколько там цветов! Мы поедем обязательно. И на рудники, и на шахты. И на север нашего края. Все здесь ново. Едешь ночью, и всюду огни, огни. Люди пришли в тайгу, в глушь, и она засветилась. А что будет через десять, через двадцать лет! Сколько появится новых поселков, сколько проведено будет дорог! И наш завод будет самым большим, самым совершенным в Сибири. Скоро отстроят великолепное здание драматического театра, ты сможешь играть там. А пока, если хочешь, возьми на себя руководство драматическим кружком. Здесь много талантливой молодежи.
— Да, хорошо здесь, я не думала. И я рада, что тебе нравится. И кружок, пожалуй, возьму, буду заниматься, поставим какую-нибудь новую пьесу, — она погладила ему руку. — А теперь пойдем в город.
— Далеко. Люсенька устанет, и ты после дороги не отдохнула.
Он вывел их к туннелю, через который прямая дорога вела к гостинице. Присев на корточки, прижал к груди Люсю, поцеловал шелковые волосы.
— Идите, а я к себе. В случае чего, позвони, Любушка. Коммутатор, проектный отдел.
И он ушел.
При выходе из туннеля Люба повстречала Абаканова. Люся, узнав дядю Абу, тотчас попросилась на руки. Он посадил ее на плечо.
— Я видел, когда вы приехали. И как пошли на завод. А у тебя ножки заболели, Люсенька?
— Заболели...
— Так тяжело, так грустно... — начал он.
Люба вздохнула.
— Все самое лучшее... желанное... Что делать человеку, для которого жизнь только здесь, а не там?
— Этому человеку не надо мучить себя и других.
— Мама, о чем вы говорите?
— Ни о чем, Люсенька, ты можешь не прислушиваться. Есть люди с больной, чуткой душой, которых надо беречь, щадить. И есть здоровые, которые в конце концов сами найдут утешение.
— Так может говорить жестокость.
— Так говорит справедливость.
— Не справедливость, а жалость. Это унизительно!
— Неправда. Не говори. Ты обижаешь меня и Сергея, и себя.
— Упреки... упреки...
— Большое чувство всегда лежит рядом с упреками, и оно жестоко.
— Большое ее может быть жестоким. Жестоко только эгоистичное.
— Мама, мне надоело вас слушать, — заявляет Люся.
— А ты не слушай.
— Снимите меня!
Абаканов снимает девочку на землю. Люся бежит к гостинице.
— Как тосковал по тебе...
— Самый хороший...
— Кончится ли когда-нибудь наша мука?
— Разве у нас только мука? Разве не хорошо знать, что у тебя есть верный, преданный друг? Нет, я тебя не узнаю, ты стал другим. Откуда это у тебя?
— О, я давно понял: ты раздвоена. Если б не любила его, мы давно были бы вместе. Ты не только жалеешь. Ты любишь его.
Она молчала.
— Вы, мужчины, эгоистичны. Вы ничего не понимаете. И вообще... Ты никогда так нс говорил со мной. Но не будем больше. Первый день, первые минуты... Как я счастлива! Какой ты... Дай взглянуть на тебя...
— Столько передумано. Зачем ты мне так дорога, если счастье невозможно?
— Разве ты не счастлив, что мы никого-никого не повторяем? Что таких отношений, как у нас, нет ни у кого? Что у нас самая большая в мире дружба? Самая большая, настоящая любовь? Что мы никого не обманываем? Что нам не надо ни лгать, ни притворяться, ни краснеть?
— Я знаю только, что мне тяжело не видеть тебя всегда, каждую минуту.
Она вздохнула.
— А впрочем, прости, это так, прорвалось. Столько месяцев не видел тебя. Что делать человеку, увидевшему за чужим окном цветок, от которого ему трудно отвести взор?
— Хорошо с тобой. Только не укоряй, не требуй невозможного. Пусть останется, как было.
Абаканов шел молча.
— Зайдем к нам, посмотришь, как живу.