Гребенников, пересилив себя, сказал спокойно:
— Хорошо. Ближе к делу. Я вас слушаю, — он встал из-за стола и больше не садился.
— Вы доверяете мальчишкам и девчонкам больше, нежели мне, старому инженеру. Я строил доменные печи на Урале и на Украине, и эксплуатировал их десятки лет. Побывал заграницей. Малость разбираюсь. А вы с Бунчужным держите меня на цепочке, как кусающегося пса. Не считаетесь со мной, игнорируете меня. И это обидно...
Голос у Роликова дрогнул.
— Вы заблуждаетесь, товарищ Роликов, если так думаете. Мы не игнорируем вас. Считались с вами и считаемся. Вы заблуждаетесь.
— Ничего не заблуждаюсь. Как могли вы с Бунчужным поручить строительство такого агрегата, как каупер, комсомольцам, которые понятия не имеют, что такое воздухонагреватель? Они не знают, как кирпич держать в руках. И они выложат вам такой каупер, что потом сам дьявол не разберется. Вы отвечать за развал воздухонагревателя не будете. И Бунчужный не будет. Вы с меня спросите. И следственная комиссия спросит: почему на ваших глазах, подсудимый Роликов, нарушалась технология, а вы не сигнализировали, не протестовали? С меня спросят, а не с вас. Вы что: большой начальник, коммунист, у вас свои дела, за мелочами не уследить. На то есть мы, помощники, специалисты. А раз с меня спросят, позвольте мне быть хозяином в своем цехе, позвольте мне поступать так, как я считаю нужным. Я хочу отвечать. И не только перед следственной комиссией и перед прокурором, но и перед своей совестью старого инженера.
В выступлении Роликова, в прорвавшемся сквозь обиду признании, было много серьезного, над чем следовало задуматься.
— Я попрошу вас сказать конкретно, в чем вы усматриваете нарушение технологии кладки. И вообще, что вас не удовлетворяет в работе цеха. Позже я отвечу вам по всему, так сказать, циклу.
— Я не хочу, чтоб у меня в цехе хозяйничали и безобразничали безусые мальчишки. Я не хочу, чтобы в цехе у меня делали из времени резину. Если я еще через силу мирился, когда ваши скоростники работали на котлованах, то не могу мириться, когда мальчишки подобрались к огнеупору. Я хочу, чтобы кладка огнеупора шла правильно, по нормам, по нашим же государственным нормам. Всякое бесцеремонное отношение к нормам ведет к браку. Я допустить этого не могу. Нормы не с потолка берутся. За каждой государственной нормой — опыт, тщательная проверка, точный хронометраж, точная фотография рабочего процесса. И когда мне заявляют, что кто-то там выполнил норму на триста процентов, я как инженер, беру это под сомнение. Три нормы физически не может выполнить человек. Физически. Пусть хоть распластается.
Роликов остановился, чтобы перевести дух.
— Так. Ваши претензии начинают конкретизироваться. Но вы путаете различные вопросы: вопросы прав и обязанностей начальника цеха с вопросами технологии производства. Отвечу вам: никто не ущемляет ваших прав. Вы хозяин большого участка, вы начальник одного из крупнейших и ведущих цехов на заводе. Ваши права и обязанности велики, и вы ими пользуйтесь на полный разворот. Что же касается технологии, то позвольте с вами поспорить. Судя по всему, вы стоите за незыблемость, за неприкосновенность норм. Так я вас понял?
— Нормы — основа производства. Не мы их создали. Их создала жизнь. Липовых норм нет. А вот если ваши комсомольцы выполняют задание на четыреста процента, здесь — липа. Самая настоящая липа!
Гребенникова взорвало.
— Я попрошу вас изъясняться деликатней! Не забывайтесь, товарищ Роликов!
Гребенников заходил по узкому своему кабинету, находившемуся в той же конторе, где он работал и некоторое время жил.
— Я не забываюсь. Таков мой стиль разговора.
— Дурной стиль! И я рекомендую вам изменить этот стиль. Пойдемте, однако, дальше. Есть вещи, которые у нас понимает пионер, но которых, кажется, ее понимает старый, опытный инженер.
Роликов повел бровями.
— Почему вы сбрасываете со счетов механизацию? Иную расстановку рабочей силы? Иную организацию труда? Внедрение новшеств? Рабочую смекалку? Нашу чудесную рабочую смекалку? Это не учитывается полностью, во всем объеме, потому что едва только начинает учитываться, как появляется новый фактор, опрокидывающий прежние расчеты. Впрочем, об этой азбуке мы говорить не станем. Послушайте меня, товарищ Роликов. Есть наконец, еще и такая вещь, как энтузиазм. Знакомо ли вам сие слово?
Роликов махнул рукой.
— Так вот, наша молодежь, да и не только молодежь, отличается еще и этим качеством. Комсомольская бригада может сделать чудеса, если умело руководить ею, если помочь ей, показать, научить. Молодость живет большой жизнью. И мы обязаны использовать энтузиазм народа. В этом наш долг, наша обязанность. А вы расхолаживаете людей скептицизмом, вооружаете молодежь против себя.