«С марками пора познакомиться поближе, — решила Надя, — это «мое слабое место».
Август Кар вертел в руках огнеупорные крестики и, сидя внутри воздухонагревателя, распевал немецкие песни.
Итоги работы первой недели были, несмотря на напряженность, неудовлетворительны. Звено Смурыгина выкладывало в среднем три с половиной ряда за смену; звенья Яши Яковкина и Василия Белкина — их также перебросили на огнеупор в доменный — по четыре. Профессор Бунчужный ходил задумчивый.
— Мы должны выкладывать по пять и больше. Что нам сделать, профессор? — спрашивала Женя. Чувствовалось, что сейчас в ее жизни это главное. Она, действительно, готова была сама стать на кладку, лишь бы помогло.
— Что бы нам такое придумать? Посоветуйте, Федор Федорович, — обращалась Надя. — Мы сами больше ничего придумать не можем.
— Какой ведьмы они хотят? — ворчал Август Кар.
Он курил морскую трубочку и выстукивал кирпичи, как врач выстукивает грудную клетку. — Где это слыхано? Как можно больше делать?
Профессора с каждым днем все более тревожила нехватка времени: многое оставалось сделать на эстакаде, на бункерах, в ЦЭС, на воздуходувке. А дни становились короче, резко похолодало.
— Взяли на себя перед строительством воздухонагреватель, а в среднем не даем того, что наметили, — жаловалась Женя профессору.
— Мое мнение: следует лучше организовать подвозку кирпича и подачу его на агрегат. Лимитирует работу, насколько могу судить, материал, — сказал Бунчужный после раздумья. — Нужно поставить добавочный подъемник. У нас встречаются холостые пробеги, рабочее время недостаточно уплотнено, есть зазоры.
Втроем они идут к агрегату и останавливаются у подъемника. Профессор поднимает оброненный кирпич. Он гладкий, хорошо отшлифованный. Ребята научились выгружать кирпичи раньше, чем бадья остановится: это дает значительную экономию времени.
— Вы согласны, что надо поставить еще один подъемник? И подавать огнеупор в ящиках. Пусть изготовят в деревообделочной мастерской. Я дам чертежик.
Бригада, видя, что на нее обращено внимание и профессора, и Коханец, и Жени Столяровой, старается еще больше.
— Вира!
— Стоп!
— Майна! — безостановочно падают звонкие окрики. Кажется, что эти короткие, малопонятные слова и являются тем средством, которое помогает работать быстрей.
Острые грани кирпича режут пальцы; кирпичи ловко перебрасываются к месту кладки. Звено Яши Яковкина за час до смены выложило четыре ряда.
— Мы отвоевали один час! — радостно объявляет ребятам черноусый Яковкин. — Постараемся выложить еще хоть полряда. Поднажмем! — обращается он к товарищам, обтирая рыжим от кирпичной пыли рукавом мокрое, счастливое лицо.
Нагрузка, приемка, кладка идут быстрее. Надя, захваченная общим порывом, принимается выкладывать кирпичи вместе с другими, ее руки краснеют, будто после мытья пола.
Федор Федорович поднимается внутрь каупера, под ногами его скользят раздавленные крупинки огнеупора. Вот он наверху.
«Боже мой! Видел ли я когда-нибудь в прошлом, чтобы так молодо, с таким задором и, в сущности, так весело работали люди?»
— Давай! Давай! — слышит он голос звеньевого Яши Яковкина.
Внутри воздухонагревателя светло, точно на сцене театра. Да и сама площадка напоминает сцену с кулисами, ослепительно горят лампы. Профессор облокачивается на рештовку, глаза его устремлены вдаль, но едва ли они сейчас что-либо различают там.
Время проходит незаметно, раздается гудок.
— Четыре и три четверти! — объявляет Надя. Ему кажется, что он ослышался.
— Сколько?
— Четыре и три четверти!
Надя по-рабочему вытирает руки и прижимается к груди профессора, не скрывая радости.
— Четыре и три четверти! Федор Федорович, вы слышите? — она изо всей силы жмет ему руку.
Это была большая, серьезная победа.
Когда вступила новая смена, Надя пошла проводить профессора. Путь к дому после такой удачи показался коротким. Они прошли к реке. Облака шустрым табунком мчались мимо большой зеленой луны, и по воде бежали холодные тени.
Все это так мало понятно, — признавался профессор. — Нельзя сказать, чтобы я не знал жизни. Кто же тогда ее знает? Я прошел трудный путь. Жизнь никогда меня не баловала. И тем не менее я многого не понимал. Какие у нас люди...
Они остановились и смотрели с горы на огни рабочей площадки, как бы наколотой цветными булавками.