— Иди, иди, не бойся! Садись, Сановай, будешь с нами ужинать.
— Нет ужинать. Кушать нет.
— Как хочешь. Тогда можешь отдыхать.
Хотя в самом начале вечера Гребенников предупредил собравшихся не говорить о делах, но с чего бы гости ни начинали, разговор кончался строительством: один говорил, что отстают монтажные работы, другой — что не подвезли материалов, третий — что проектный отдел задерживает рабочие чертежи.
После ухода гостей — разошлись во втором часу ночи — Гребенников зашел к Сановаю. Мальчик спал, положив высоко, точно на седло, голову: подушка лежала поверх какого-то тючка. Шерстяное одеяла сползло на пол, обнажив ступни не совсем чистых ног.
«Забыл напомнить, чтоб вымыл. И ведь горячая вода есть... Ничего, скоро привыкнет. Будет, как у родного отца».
Гребенников поправил одеяло и несколько минут постоял над спящим.
Расставшись с Гребенниковым и Журбой, Абаканов вышел на улицу. Нужно было зайти в контору, в проектный отдел, доложить Грибову о приезде, о проделанной работе, оставить материалы, получить деньги для группы, но встреча с Грибовым до того тяготила, что Абаканов отложил визит на утро.
В гостинице номер Абаканова находился на четвертом этаже, Радузев жил на втором, время было непозднее, и Абаканов постучался.
Дверь открыл Радузев в теплой пижаме, в войлочных туфлях. Кажется, Радузев нисколько не удивился приходу Абаканова, хотя виделись они редко и никаких вестей о приезде инженера он не имел.
— Можно?
— Заходите, Михаил Иванович. Любушка, у нас гость...
— Сейчас!
Через несколько секунд из-за ширмы показалась Люба. На ней был простенький капот, но туфли на высоком каблучке: видимо, только что сменила на них тапки.
— Когда приехали?
— Несколько часов назад.
— Надолго?
— Послезавтра уезжаю.
— Что вы стоите? Садитесь вот сюда, — и Люба указала на тахту. — Я приготовлю чай.
Зазвенели чашки, тарелки, на столе появились кремовая скатерть, бутылка вина, домашнее печенье.
— Как там? — спросил Радузев.
Вместе с Чотышем и Абакановым, Радузев также побывал на рудниках Шории и Хакассии. Он видел, что могут дать эти рудники, если их поднять, если их связать железной дорогой с заводской площадкой, и стал горячим сторонником использования местных сырьевых баз. Обычно каждая новая техническая мысль встречается в штыки, к этому новаторы привыкли, но на площадке буквально все приходилось брать с бою. Может быть, на этой почве и произошло некоторое сближение Абаканова и Радузева, инженеров, нашедших общий язык и увидевших друг в друге союзников.
«Беспредметной дружбы не бывает... — думал Абаканов. — Дружба всегда на чем-то основывается. У одних — на страсти к водке, у других — к маркам, у третьих — к музыке, к шахматам или к веселым приключениям. У нас она, кажется, завязывается, несмотря ни на что, на более высокой основе...»
— Надо доказать в ВСНХ, что дело стоящее, что обогащенная местная руда с успехом заменит на восемьдесят-девяносто процентов привозную, — сказал Радузев.
— Нам остается сделать еще несколько исследований.
Абаканов достал из портфеля материалы, и оба, придвинув настольную лампу, склонились над столом.
За ширмой прозвучал детский голос:
— Кто это, мама?
Люба ушла к девочке.
— Спи, — шепотом сказал она. — Спи. Это к папе.
— А мне показалось, что это пришел дядя Аба...
— Спи. Никакого дяди Абы...
Люся повернулась на другой бок и, как это бывает только с маленькими детьми, тотчас заснула.
— Слышали разговор? — спросила Люба, входя к мужчинам. — Такая чуткая девочка: сразу уловила присутствие в доме чужого.
— Чужого? — переспросил Абаканов, глядя на Любу хорошо знакомым ей взглядом.
— Не придирайтесь! — ответила сухо, а глазами, губами, всем лицом передала: «Зачем? Неужели не видишь, как близок, дорог, как счастлива, что приехал?..»
Пока мужчины занимались материалами изысканий, Люба сходила за кипятком, принесла кое-что из буфета.
— Да, Любушка, хорошие вести привез Михаил Иванович. Можно поднять такой пласт... такой клад...
Печальные глаза Радузева заискрились.
Выпили по рюмке вина, занялись чаем. Абаканов рассказывал о своем неустроенном быте, Радузев — о новой волне наступления на заводской площадке.
— Как вы обходитесь без музыки? — спросил Абаканов.
— Мучаюсь... В гостинице есть пианино, но — это мебель! Тоскую по роялю...