От рассказа повеяло такой жестокой правдой, что у большинства мороз прошел по коже.
— Кто же вас спас? Неужели до сих пор не удалось узнать? — спросила Женя.
— Нет, Женечка, ничего не узнали. Кануло в бездну.
После рассказа никому не хотелось говорить. Война продолжалась. Этого никто не забывал, только велась она без пушечных выстрелов, скрытно: в генеральных штабах капиталистических стран, в кабинетах министерств иностранных дел, в замках промышленников.
— Ну, вот, вы и расстроились! — сказал Гребенников. — А не нужно. Для героизма у нас сколько угодно поводов и возможностей. Итак, за наши прошлые и будущие победы!
Когда восстановилось хорошее настроение, Николай еще раз прочел Маяковского, Женя спела романс «Помнишь ли ты это море...», Митя Шахов занялся фокусами: он выжимал из ножа воду, отбивал и снова приставлял себе пальцы, угадывал имена и числа, Волощук недурно протрубил арию Тореадора с помощью пустой бутылки.
— Что же вы сегодня такой? Непохожий на себя? — спросила Женя Абаканова, пересев к нему на диван. Раскрасневшаяся, возбужденная, полная впечатлений, она ждала чего-то необыкновенного от сегодняшнего вечера.
— А разве с тобой, Женя, не бывает подобного?
— Бывает. О, еще как бывает...
— Я знаю. Многое знаю, — и он кивнул на Николая. — И вот у меня такое...
— Не пойму вас, Михаил Иванович. Мы с Николаем были оба вольные птицы. А у вас? Нет, не пойму, как можно любить чужую жену или чужого мужа.
— Так получилось, Женя. И вот — дошли, кажется, до тупика. Дальше остается одно: ломать все с Сергеем или со мной.
— И вы не знаете?
— Не знаю. И Люба не знает...
В то время, когда вечеринка у Журбы была в самом разгаре, в дверь к Радузеву кто-то настойчиво постучал.
Радузев вскочил.
— Кто там? — глянул на фосфористые стрелки часов: три часа...
— Откройте.
Он узнал голос Грибова. Начальник проектного отдела нередко беспокоил сотрудников по ночам, к этому привыкли. Повернув ключ, Радузев высунул голову в коридор. Грибов, одетый в полушубок, стоял перед дверью.
— Что случилось, Петр Алексеевич?
— Ничего особенного. Есть срочное задание. Телеграмма из Москвы. Оденьтесь.
Радузев вернулся в комнату.
— Кто там? — спросила Люба.
— Грибов.
— Чего ему?
— Какое-то срочное задание.
— Мало ему дня...
— Ты не закрывайся, Любушка, я сейчас...
Вышли на улицу. Радузев привычно повернул направо, к заводу, но Грибов взял его за руку и повернул налево.
— Куда мы?
— Сейчас узнаете.
Они прошли несколько кварталов и повернули к коттеджу иностранных специалистов.
— Куда вы меня ведете?
На крыльце его кто-то взял за руку и ввел в комнату, слабо освещенную настольной лампой, прикрытой листом чертежной синьки. Радузев оглянулся, ища Грибова, но того уже не было.
Перед ним стоял, заложив руки в карманы широких брюк, сухощавый, среднего роста человек в желтом свитере. Холодные глаза, узкий белый лоб с вмятинками у висков и вытянутый подбородок показались знакомыми.
«Где я его видел?»
— Кто вы? Зачем привели меня сюда? — спросил Радузев, с трудом преодолевая спазмы, сжавшие горло.
— Не узнаете?
Радузев еще раз присмотрелся.
— Нет... — сказал неуверенно, но дрожь охватила тело.
— Нет? Это третья наша встреча.
— Чаммер?
— Фон Чаммер. Узнали, наконец?
— Что вам от меня надо?
— Сейчас узнаете. Сядьте.
Радузев сел. Тупая боль в затылке. Словно распухшее сердце. Тринадцать лет прошло со второй встречи; он жил, избегая людей, хотя совесть была чиста и никакой вины не лежало на нем; может быть, только одна душевная вина, сознание своей человеческой слабости, которой не мог простить себе: слабости, помешавшей ему вместе с крестьянами поднять оружие против насильников.
— Я буду краток. Вам поручается уничтожить проектные материалы строительства второй очереди. Материалы по новым рудникам и шахтам. Вы должны сейчас же отправиться в контору. На площадке вас встретят наши люди. Вы знаете Августа Кара, огнеупорщика?
Радузев не мог выдавить из себя ни слова.
— Вы поступите в его распоряжение. Остальные наши люди будут заняты другой работой. Сегодня наша вальпургиева ночь! Или варфоломеевская ночь! Или — как вам угодно. Завод полетит к черту!
Только теперь дрожь оставила Радузева.
— Как вы смеете? — закричал он, не помня себя от злости.
— Молчать! Вы в наших руках!
— Шантаж! Вы не имеете права...
— На вас заготовлен такой материалец, что если вы нас предадите или не выполните нашего требования, первому вам болтаться на фонарном столбе!