Часы пробили два. Серго глянул на большие, настенные, посмотрел на свои, карманные, сверил, приложил к уху, еще раз посмотрел на стрелки, подкрутил головку и продолжал:
— Так-то, товарищи. Но у нас есть не только враги. У нас есть друзья, много друзей! Силы мира растут. С этим не могут не считаться даже горячие, но пустые головы империалистов. Не могут они не считаться с возросшей нашей мощью, с тем, что нам удалось сделать в промышленности, в сельском хозяйстве. На очереди — вторая пятилетка. Будем же, товарищи, двигаться вперед смелее, уверенней, используя богатейший опыт первой пятилетки. Шире, тверже шаг! Никакого ослабления темпов. Будьте бдительны!
Вечером Орджоникидзе выступил на собрании актива, а на следующий день — на общезаводском митинге. Рабочие и инженеры дали слово, что тайгастроевцы свое производственное задание выполнят в срок.
Глава II
С отъездом Федора Федоровича на строительную площадку ответственность за работу Научно-исследовательского института металлов легла на плечи Лазаря Бляхера — заместителя директора по научной части.
Еще при Федоре Федоровиче составили план, тщательно продумали, обсудили. Требовалось пополнить институт научными сотрудниками, построить ряд установок, агрегатов, связаться с ближними и дальними заводами, получить наряды на сырье.
Лазарь чувствовал себя на гребне волны и, сохраняя внешнее спокойствие, волновался за успех дела. Он привык к профессору, ценил его знания, опыт, его натуру, умевшую пробудить в людях интерес к тому, чем жил сам. Сейчас требовалось многое брать на себя, особенно, когда часть сотрудников занялась новыми проблемами.
Он понимал опасения Федора Федоровича, утверждавшего, что неудачи в самом начале большого дела могут вызвать нежелательную реакцию, ставя под удар дальнейшую научную работу института. Бунчужный поэтому предлагал «не шуметь» до некоторого времени о новых задачах, вести исследования в стенах института своими средствами и наличным составом сотрудников, и только после получения обнадеживающих результатов вынести работу, как он говорил, на суд народа.
Лазарь считал, что такая келейная работа не сможет мобилизовать людей, придаст делу кустарный характер, лишит коллектив самого главного — широкого общественного обсуждения.
В конце концов Бунчужный сдался.
— Не тяжело ли только вам тут будет без меня? Скажете: заварил старик кашу, а сам в кусты...
— Конечно, тяжело, — соглашался Лазарь, — но другого выхода нет.
— Смотрите! Не забывайте и про честь института, про доброе имя сотрудников. Мы никогда в прожектерах не ходили...
Но все же не отсюда пошло расхождение учеников с учителем: главное заключалось в другом, лежавшем глубже.
Работа над титано-магнетитами натолкнула Лазаря на мысль, о которой он не рассказал тестю. Особая подготовка руд к плавке, порядок шихтования, дозировка компонентов, ведение доменного процесса на обогащенном кислородом дутье — все это, оцененное Лазарем по-своему, открывало новую перспективу дальнейшего развития металлургии. Лазарь сделал для себя вывод: а не является ли анахронизмом вообще доменный процесс как звено металлургического цикла? Что если бы отказаться от этого дорогостоящего, трудоемкого звена?
А когда Лазарь поделился соображениями с Бунчужным, Федор Федорович сказал:
— В принципе считаю ваши мысли правильными. Вероятно, таким путем и пойдет развитие металлургии будущего. Но сегодня... Мне трудно реально представить, чтобы уже сегодня, при моей жизни, следовало погасить доменные печи, передать их музеям техники, навесить на них таблички, как на скелеты мамонтов...
В этой фразе Лазарь уловил скрытую боль: старому доменщику жаль было расставаться с печами... Тяжело видеть погашенные печи... То, чему отдана целая человеческая жизнь...
— Но ведь это, Федор Федорович, психология! Чистейшей воды психология, а не техника!
Бунчужный отмолчался.
Перед самым отъездом он, однако, сказал:
— Говорите, погашенные домны — психология? А разве психология — не фактор? Можем ли мы сбросить ее со счетов в науке и технике?