Александр Иванович задумчиво посмотрел на сына. Прошло несколько минут. Потом старик разогнул спину — он стал очень высок, голова почти касалась потолка — и без единого слова ушел в комнату.
«Неужели не придет?» — подумали Петр и Лазарька одновременно. Минут через пять старик принес старый халат и с нежностью завернул в него свою машину. Затем сбросил с верстака колесики, разложил инструмент по полкам, смел крылом металлическую пыль, почистился и стал перед сыном:
— Чего делать? Давай!
И мастерская заработала. Нареза́ли какие-то трубки, за которыми приходил студент с жиденькой бородкой, изготовляли из ножовок кинжалы, из охотничьих ружей делали пистолеты. Днем стояли за верстаками, а вечером Петр куда-то уходил и не возвращался до утра.
Так прошло месяца четыре. Вечером первого мая на Пересыпи началась забастовка. Утром стало известно, что все мельницы остановились. Рабочие вышли на улицу и не расходились. Третьего мая Петр пришел утром с измятым лицом и ввалившимися от бессоницы глазами.
— Лазарька, — сказал он, — надо отнести вот эту штуку на завод Шполянского. Знаешь?
Он протянул пачку прокламаций.
— Знаю.
— Незаметно передашь Ветрову. Понял? Только...
Но Лазарька уже знал, что это за слово «только»..
— Если спросят, как там дело, скажешь — хорошо. Соберутся завтра в трактирах «Ялта» и «Коммерческий». Запомнил?
— «Ялта» и «Коммерческий»... — повторил Лазарька, засовывая за штаны, на живот, пачку бумажек и перепоясываясь потуже ремешком.
— Ну, беги! Счастливо!
«Счастливо!..» Он сказал это совсем, как мать, когда Лазарька уходил куда-нибудь по делу...
На следующий день Лазарьку послали к сахарному заводу Бродского. Здесь он натолкнулся на казаков и солдат. Он повертелся возле завода, но выполнить поручения не мог. И вдруг ему повстречался рабочий подросток в замасленной блузе и в калошах на босу ногу.
— Пьют! — кинул он Лазарьке, встретившись глазами.
— Кто?
— Офицеры! Бродский поит и кормит их. Солдатам платит по шестьдесят копеек в день!
— Трусит, небось?! — спросил Лазарька. — А ты, случайно, сынка его, реалиста, не знаешь?
— Не знаю. А что?
— Учится, мерзавец! Пусть подрожит немного! А ты что делаешь на заводе?
— В машинном отделении.
«Передать или нет? — подумал Лазарька. — Передам. Свой! Не выдаст».
Лазарька потащил паренька в переулок.
— Чего тебе?
— Возьмешь бумажки?
— Какие бумажки?
— Те... От партии...
Они прижались друг к другу, и Лазарька переложил бумажки из своих брюк в карманы паренька.
— Разбросаешь по цехам и возле завода. Понял?
Лазарька полетел к «Ялте». Там наряд полиции разгонял рабочих, в трактире шла потасовка. Рабочие разбирали мостовую. Городовому, размахивавшему обнаженной шашкой, камень угодил в голову, черная фуражка его слетела на землю. Городовой упал. Началась общая свалка... Выстрелы, крики, ругань, звон стекла — все смешалось вместе.
Лазарька не помнил, чтобы его когда-либо охватывало такое бешенство. Хмельной от ненависти, он выковыривал куском железа камни из мостовой и кидал в полицейских. Только бы побольше бросить! Вернее угодить!
В самый разгар свалки из-за угла улицы выскочил конный отряд.
— Казаки!
По камням зацокали подковы лошадей. Рабочие хлынули назад. Всадники с гиком врезались в толпу, подминая упавших. Плети со свистом хлестали направо и налево. Лазарьку ударили концом свинчатки но плечу, и он волчком завертелся от боли...
После 7 мая, когда бастовало десять тысяч рабочих, начался спад; только на Пересыпи забастовка продолжалась, перебрасываясь с одного завода на другой.
10 июня пришел в мастерскую Ветров.
— Где Петр? — спросил с тревогой Лазарька. — Я не видел его две недели...
Ветров потрепал Лазарьку по плечу.
— Жив. Здоров. И привет тебе передал! Сделаешь одно дело?
Лазарька хотел сказать: «Конечно!», Ветров перебил его.
— Вот что, паренек. Тут близенько. Сбегай к заводу Гена. Там сейчас Петр. Передашь ему это...
Лазарька без фуражки, босой, побежал к заводу Гена. Улицы уже заняла полиция. Лазарька пошел в обход, между зданиями университетских клиник. И вдруг у одного из корпусов он натолкнулся на толпу. Лазарька протиснулся поближе. Минут через десять стало ясно: здесь собрались рабочие от заводов Гена, Беллино-Фендериха и Рестеля. Тридцать уполномоченных от этих заводов арестовала полиция. Рабочие шли к участку требовать освобождения арестованных. Лазарька двинулся вместе с толпой. Шли очень медленно, сдерживаемые нарядами полиции, но когда подошли к участку, рабочие прорвали цепь.