— Разбивай бочки с водкой! Пей! Бей!
Многоголовое, многорукое чудовище катилось по улицам, заходило во дворы, разбивало мебель, резало людей. В него стреляли, в него вонзали кинжалы, но оно было живучее, пьяное от крови.
В порту рвались баки с бензином, горели склады керосина; огонь перебрасывался с места на место. И вскоре соединился в бушующее, ревущее море.
...Очнулся Лазарька на Большом Фонтане, на баркасе. Светало. Над портом висело зарево, зачерненное копотью и дымом. Сумасшедшая ночь прошла...
«Что делать, чтобы унять спущенного с цепи зверя, скрутить ему лапы, свалить его с ног? Неужели Петр этого не видел?»
Лазарька сидел на камне и, глядя на море, припоминал места, в которых мог бы встретить Петра. Когда собрался уходить, его остановил пожилой рыбак, который спас его от смерти, подобрав на берегу моря.
— Не уходи. Погром продолжается.
Утром на горизонте появилась эскадра.
— Расстреливать наших... — сказали рыбаки.
В двенадцать часов появилась вторая эскадра.
— Каюк!..
И вдруг пришла весть, что от эскадры отделился броненосец «Георгий Победоносец» и поднял красный флаг...
И снова началось...
Нет, Лазарька не мог оставаться здесь.
В этот раз случилось так, как он хотел: на улице возле забаррикадированного тупика, у дома, хорошо известного Лазарьке — сюда не раз доставлял разные бумажки — он натолкнулся на Петра...
Лазарька прижимался головой к широкому, крепкому, плечу Петра, что-то говорил, в чем-то убеждал, о чем-то просил.
Петр обнял мальчика.
— Успокойся! От меня больше никуда не отходи. Будем вместе.
— На Молдаванке погром продолжается! — сказал Петру незнакомый Лазарьке студент. — Следовало повременить...
— Ты свои выходки, Плюхов, брось! — ответил Петр, злобно нахмурив брови. — Я знаю, откуда они у тебя...
— Чего там — брось! Нам еще рано брать руководство революцией. Пусть потрудятся либералы! А мы им, как говорят рабочие, подмогнем!
Это был давний спор, Лазарька отлично понял. И все в этом человеке стало ему ненавистным, хотя у студента были брови, как колоски ржи, и белое, красивое лицо, и вьющаяся забавная бороденка.
Петр прошел в глубь двора. На кроватях, на досках и просто на земле лежали раненые. Вход был забаррикадирован мешками с песком. По двору беспрестанно двигались люди: одни приходили, другие уходили. Петр отдавал распоряжения, и Лазарька с чувством гордости смотрел на него. Как все хорошо было в нем! И как Лазарька любил его! Через плечо у Петра висел на ремешке огромнейший смит-вессон, тот самый, который Лазарька отыскал среди хлама. Это особенно радовало теперь его.
— Вот что, немедленно идите к береговой заставе и свяжитесь с солдатами, — сказал Петр молодому рабочему в черной косоворотке. — Разбросаете воззвания. Солдаты должны сигнализировать «Потемкину», что поднимают оружие против офицеров и присоединяются к восстанию. Пробирайтесь на Ланжерон задами.
В это время на подмогу прибыла в Одессу группа московских большевиков.
Утром стало известно, что «Георгий Победоносец» пошел на Севастополь... Потемкинцы навели орудия на изменника и вынудили остановиться. Броненосец повернул в бухту и на полном ходу сел на мель...
Предательство ошеломило.
Позже пришла весть, что нашлись изменники в береговой охране и на самом «Потемкине». Войска, прибывшие из других городов, не присоединились к восставшим.
Когда штабу сообщили, что «Потемкин» готовится отбыть из Одессы, Петр приказал разгрузить двор от раненых. По улицам разъезжали патрули. Раненых разносили по домам, в одиночку, под видом пострадавших от погрома и от шальных пуль.
Наступил переломный день — восемнадцатое июня. Лазарька увидел, как затосковал даже такой спокойный человек, как Петр. В ночь на девятнадцатое «Потемкин» поднял якорь. Один, не надеясь на восстание эскадры, преданный изменниками, он потушил огни и пошел в темную ночь. Проблуждав до рассвета, броненосец выбросился на берег Румынии...
Весь день после ухода «Потемкина» из порта вывозили обуглившиеся трупы. Вывозили трупы со слободки Романовки, с Молдаванки, из центра города. Дымился порт. Дымились окраины. По воздуху, не переставая, носились, подобно снежинкам, перья и пух. Во многих окнах застряли пианино, шкафы, комоды.
Ночью, пробравшись через черный ход, пришел домой Петр. Он что-то взял из мастерской и постучался к отцу.
В столовой собрались Александр Иванович, Марья Ксаверьевна, Лазарька. На столе дымила коптилка.