— Чему радоваться?
— Домой, что ль, не вертаешься? Земельку отхватишь! Хозяйство заведешь. Откуда сам?
— Из Престольного.
— Вот здорово! Так мы с тобой, значит, с одних мест. Троянды знаешь?
— Знаю...
— Сам, значит, из мастеровых? В земельке потребы не маешь?
— Не маю...
Военнопленный не поддерживал разговора. Ежась от холода, он натягивал до подбородка шинель и закрывал глаза.
— Спишь? А то, може, хворый? — не отставал сосед, притрагиваясь рукой к шинели.
Тот приоткрывал глаза и натыкался на любопытствующий взгляд.
— Застудило...
— Откуда едешь?
Молчал.
— Откуда едешь, спрашиваю?
— Слепой?
Сосед приподнялся, засветил зажигалку и злыми глазами глянул на башмаки, торчавшие из-под шинели, тугие немецкие обмотки, рукав с коричневой полосой...
— Пленный! Чего сразу не признался?
В голосе соседа прозвучало сочувствие.
— Где кормил вшей?
— В Регенсбурге...
— Бавария! — грохнул солдат и вскочил. Он стукнулся головой о потолок и, выругавшись, ухватился за ушибленное место.
— Регенсбург! Я сам оттуда, браток! Ну-ну, давай! Рассказывай, как попал в плен, когда. В каком бараке жил? Бежал, значит, через Прагу?
Первый военнопленный шире раскрыл глаза, а второй заметил в них испуг.
— Вот чудово! А я хожу да хожу, а землячка не приметил! Регенсбург! Там эта сволочь комендант фон Чаммер! Когда в плен попал?
— В конце шестнадцатого...
— Мало натерпелся. А я, браток, с мая пятнадцатого... Вспомнишь, и...
— Стой!.. Не утечешь! Держи его!..
Крики, ругань ворвались в вагон. Солдаты свесили головы. Убегавшего схватили. Это был широкий, в косую сажень человек, в засаленном ватнике и порванных ватных штанах.
— Документы, видать, проверяют, — сказал сосед. — Офицера схватили. Не иначе. Переоделся, падлюка, в солдатское, да рожа выдала! Нет, браток, шалишь! К стенке станешь!
Арестованного повели под конвоем к выходу, а оттуда на разъезд.
— Откормился на нашей кровушке! Да я б его сам розчавил! — сказал сосед. — Ишь, смываться задумал!
Но первый военнопленный уже глядел в потолок, не обращая ни на что внимания.
В купе вошел патруль.
— Предъявляй документы!
Заросший волосами военнопленный засуетился. Когда подошли к полке, он протянул бумажку. Старший патруля — у него была широкая красная повязка на рукаве — посмотрел военнопленному в лицо.
— Василий Сивошапка? — спросил, прочтя документ. — Куда едешь?
— На родину.
— Что везешь?
— Белья пару да вшей отару!
В вагоне раздался смех.
— Получай!
— А ты кто? — обратился старший патруля к соседу Сивошапки.
Тот спокойно расстегнул прореху брюк и полез за документами.
— Так что... Беспалько Иван. Еду в Троянды. На свое господарство. Пленный.
— Получай.
Пока Беспалько засовывал назад бумажки, Сивошапка уже успел натянуть на голову шинель.
— Спишь? Спишь? — зашарпал Беспалько земляка. — И чего это с ним, а? — обратился он к солдатам. — Только документы предъявлял и уже дрыхнет!
Солдаты подняли головы к верхней полке.
— Хворь бывает такая! — сказал кто-то.
— Разная у людей хворь бывает... — заметил солдат, стоявший у окна. Это он помогал ловить переодетого офицера.
Патруль двинулся дальше.
— Человека разве поймешь? Хитрее человека нет зверя!
Сивошапка лежал не двигаясь.
Вскоре поезд тронулся. «Еще сутки томиться, и это в лучшем случае... — подумал Сивошапка, лежа под шинелью и слыша каждое слово. — Хоть бы скорее кончилась пытка».
Поезд пошел, нигде не задерживаясь, бойко, как отдохнувшая лошадь, станции мелькали одна за другой. На коротких остановках его осаждали толпы людей: они пролезали в двери, в окна, взбирались на подножки, на буфера, на крышу, прокладывая дорогу винтовками и матерной бранью. Под ругань и выстрелы поезд срывался с места, солдаты продолжали цепляться на ходу, забрасывая вещи и убыстряя шаги, пока им не протягивали из вагона рук.
На конечную станцию прибыли ночью. Вагон остановился против вокзального здания, на пол лег тусклый луч света от фонаря. Солдаты, собирая пожитки, чиркали спичками. Многие были в пути по нескольку недель, обжились, кое-что достали для жен и детишек, терпеливо ожидали встречи. Но на конечной станции терпение лопнуло: сбились в проходе и не хотели уступить друг другу дороги.
— Товарищи, подвиньтесь чуток! Разом не выйдем! — убеждал чей-то голос.
— Небось, сам не подвинешься!
— Ой, задавили! Дыху нет...
— На фронте не задавили, так дома задавят...