— Там рельеф спокойнее. От последней станции Угольная до нас километров пятьдесят. К рудникам также дорога сносная.
На седьмой день пришли к большому аилу, расположенному вдоль дороги. Здесь находилась еще одна поисковая партия. Обменялись новостями, Абаканов передал инструменты, которые вез для них, и письма. Подъехали к мараловодческому совхозу.
Желтой шерсти, нежные, хрупкие маралы без всякого страха шли на зов людей к изгороди, протягивая чудесные мордочки.
— Какие они... Как жеребята... — воскликнула Женя.
Всезнающий Абаканов на ходу прочел импровизированную лекцию. Нового в его словах Журба ничего не нашел, но должен был признать, что Абаканов — хороший рассказчик. Все у него получалось интересно. Тут было и об одиночестве старых оленей, о борьбе за самку, о криках, приводящих молодых оленей в трепет, о пантах, их целебных свойствах, об экспорте пантов в Китай и Монголию, о долговечности жизни оленей, о мараловодческих совхозах и гибридизации яка-сарлыка с местной коровой.
— А что это такое изюбр? — спросила Женя.
— Изюбр — это подвид благородного оленя. Из молоденьких, неокостеневших рогов изюбра также извлекают секрет, входящий в препарат пантокрин, — пояснил Абаканов, любивший, когда его слушали.
— А зачем пантокрин? — допытывалась Женя.
— Вам он не нужен, не волнуйтесь, девушка!
— С вами ни о чем серьезном говорить нельзя!
Женя вспомнила книгу Пришвина «Жень-шень» и, протянув руку к молоденькой самочке, ласково назвала ее Хуа-лу.
Щелкнув аппаратом, Женя навела объектив на Абаканова:
— Стойте! Хочу запечатлеть вас среди маралов!
Из юрт и аланчиков вышли женщины, они несли в лукошках яйца, курут[1]. Куря трубки, они что-то оживленно рассказывали проводникам, покачивая головами. Абаканов, устроившись возле пенька, с аппетитом ел сырые яйца, по-мальчишески отшвыривая скорлупу через плечо. Старик Коровкин, узнав, что у кого-то здесь есть мед, отправился на поиски.
— Пашенька мой сильно мед уважает...
Невдалеке, глухо позванивая жестяными колокольчиками, паслось на воле в тайге стадо коров. Десятник Сухих, никогда ничего не предлагавший, обратился к Журбе с просьбой приобрести для группы свежего мяса: «Консервы и консервы, товарищ Журба. А для здоровья не мешало бы и свежего мяса. Притомились люди в дороге».
Закупку мяса поручили Сухих и старику-алтайцу.
Пока отдыхали, Сановай взобрался на высокий кедр и принялся сбивать палкой шишки. Бармакчи, снисходительно улыбаясь, показывал Журбе, как по-алтайски калить кедровые орешки.
— Богатый промысел. До революции зайсан Тобоков принимал орехи на вес камня, считая камень в два пуда за пуд. Тобоков держал винную лавку в тайге, на промысле шла пьянка. А где пьянка — там не до веса! Драли кожу и русские купцы — Кайгородов, Орлов, Обабков. Те вместо камня брали гирю, только в гирях купеческих высверливали заранее дыру и туда заливали свинец, чтобы гиря была тяжелее. День и ночь возле амбаров, возле сушилок варилось в котлах мясо. Ешь, даровое!
Сухих раздобыл тушку барашка. Его целиком заложили в котел, одолженный у алтайцев. Ели, как никогда, со вкусом, с жадностью, даже Женя, обычно находившая каждое блюдо то невкусным, то пропахшим дымом.
Еще одна ночь... Провели ее в сухих палатках, во всем сухом, обогретом за день на жарком солнце. Женя рассказывала о Ленинграде, о Заполярье, где побывала с экскурсией заводской молодежи, Абаканов — о своей жизни инженера-изыскателя, исколесившего вдоль и поперек Сибирь и Урал. Сановай слушал, слушал, а под конец стал что-то рассказывать, но знал он мало русских слов, и его понял один Абаканов.
— Говорит, отца и мать убили басмачи. Сирота. Учиться хочет.
— Скажите ему, что если пожелает, устроим в школу, когда начнется строительство. Пусть через Бармакчи поддерживает с нами связь.
Сановай радостно закивал головой.
Журба рассказывал о своих юных годах, о гражданской войне на Украине, а потом принялся читать Маяковского.
— Ну и память! — не удержался Абаканов.
— Еще... прошу вас... Николай Иванович, — засуетилась Женя, пораженная открытием еще одной черточки в характере Журбы.
Он прочел «Облако в штанах» от строчки до строчки.
После этого никому не хотелось говорить, глядели через полог в небо, усеянное мигающими звездами, похожими на ромашки, слушали шум тайги, вздох земли, вздохи друг друга.
— Сильно... — вырвалось у Абаканова.
«Задело?» — подумал Журба.
— За такую любовь жизнь отдашь! — заявила Женя.