— Чего доброго...
Он каждый раз вздрагивал, когда гром палил, словно из крупнокалиберных пушек.
От молний, разрывавшихся со страшным грохотом, остро веяло свежестью. Косматый Коровкин полез за куревом, но Безбровый схватил его за руку.
— Так вот, товарищи, приехал я сюда...
— Прикуси язык, сколько можно! — разъярился Безбровый.
— Как же, прикуси!..
Когда дождь утих, Яша первым вышел из укрытия. Умытое, необыкновенно чистое небо, освобожденное от туч, широко распахнулось над головой. Природа ожила. На лакированных листьях кустарника лежали прозрачные крупные капли, они были подвижны, как ртутные капельки, и при малейшем прикосновении к веточкам стремительно скатывались с листьев.
Проверив еще раз выход электропроводов из камер, Журба велел рабочим идти за ним. Яковкин нес подрывную машинку, аккумуляторные лампочки и пел высоким тенорком:
Безбровый, разматывая катушку, тянул провода, как тянут их на передовой позиции телефонисты, а Никодим Коровкин длинной палкой, кончающейся развилкой, забрасывал их на сучья. За ним шли рабочие.
Журба, накинув на плечо ремень от сумки с динамитом, замыкал группу. Когда с деревьев падали за воротник рубахи ледяные капли, он шарахался в сторону и приседал.
Группа прошла мимо разбросанных среди деревьев ящиков и жестянок от взрывчатки. Оставив людей за выступом дальней скалы, Журба приступил к проверке линии: она оказалась в порядке. Тогда он взял у Яковкина подрывную машинку.
...Пока мать выгуливалась по перелескам, оставляя на теплой земле смятые шерстинки, медвежата бегали взапуски, заходили в воду. Ночью в теплом логове, куда привычно забирались малыши, пахло молоком. Медвежата, скуля, прижимались друг к другу.
На рассвете гулкое постукивание разносилось по тайге, медвежата поворачивались вокруг согретого места и снова ложились на правый бок. Утром открывали глаза. Косой луч пересекал вход в логово, становилось щекотно; малыши выползали из берлоги.
Высокие лиственницы, густая трава, кустарник. Солнце весело прыгало с ветки на ветку, а по земле бегали тени, и было хорошо гоняться за тенями, за солнечными бликами, барахтаться на теплой земле.
От берлоги отходить далеко медвежата еще не решались, да и здесь было хорошо: улитки, кузнечики, грибы, еды вдоволь. Мимоходом малыши любили лакомиться муравьями: кислота приятно возбуждала вкус, но хотелось чего-нибудь сладкого...
Отвалявшись, самец и самка разошлись: жить вместе при детях не полагалось. Самка пошла на восток, самец — на запад.
Тайга с густым подлеском была захламлена буреломом; толстые стволы сгнивали на земле, они служили хорошими отметинами, от них пахло грибами. Осенью жуки откладывали под кору яички, по весне выводились гусеницы, в тишине шло окукливание, и из паутинного, крепко свитого кокона выходили на свет нежные хрустящие жучки. Тяжелая лапа медведицы заползает в трещину, пласт коры отдирается, издавая пряный грибной запах. Из ячеек вываливаются коричневые личинки. Откуда-то из черного извилистого хода выползает добротный червяк с желтым кушачком на талии.
Медведица слизывает шершавым языком лакомство и идет дальше. На пути — кустарник. Она срывает холодные листья и с жадностью ест. Буреломный след уводит к ручью, она идет к воде; принюхавшись, останавливается. Голова поднята. Медведицу охватывает вдруг тревога, она копает лапой землю и, не напившись, бежит назад, переваливаясь с боку на бок.
Но до берлоги было далеко. Небо вдруг почернело. Взметнулся ветер, полетели на землю шишки; надвинулись на тайгу тучи, и пошли молнии перечеркивать небо. Огневые топоры падали на лес, удар наотмашь — и могучие деревья валились с треском на землю. И сразу в этом месте становилось светлей.
От ударов молнии, от громовых раскатов самка, замирая, припадала к земле. Вихрь заламывал ветви, полился дождь; вода заполняла овраги — мутная, красноватая, с лиловыми мыльными пузырями.
Медведица бежала напрямик, наталкиваясь в темноте на пни и натыкаясь на колючие сучья. Ветер хлестал ветвями по ребрам, выхватывая клочья шерсти. Наконец, она вышла на знакомую полянку. Крутой скалистый обрыв обнажил корни деревьев, логово находилось невдалеке. Высокий кедр, густой кустарник, поваленное давным-давно дерево и — лазейка в логово. Медведица добралась к себе. Как давно не была...
У берлоги, под старым деревом, топтался самец, он прибежал к логову, прибежал издалека, подчиняясь зову, толкнувшему сюда, к дому, когда гроза разразилась над тайгой. Самка предостерегающе оскалилась, но он жалобно заскулил: знал, что быть с малышами нельзя, и топтался у входа. Медведица юркнула в теплую тень.