— Поздравляю с первой добычей. Медведя, значит, поделили, а шкуру?
— А шкуру? Шкуру можно и тебе на память.
— Зачем она мне? Как соседи-путейцы?
— И у них движение.
Коробка консервов была опустошена, принялись за чай, пили его с печеньем и конфетами, привезенными Гребенниковым из Москвы.
— Как там, заграницей? — спросил Журба, отхлебывая чай из немилосердно горячего алюминиевого стаканчика, которым Гребенников пользовался, когда брился.
— Что тебе сказать? Устанавливают фашистскую диктатуру, активизируют сброд, вынашивают планы интервенции, передела мира.
— Невесело.
— Нам бы выполнить пятилетку. И не за пять, а за четыре. За три года. Как можно скорее. Мне говорили в Госплане, что некоторые хозяйственники обязуются выполнить пятилетку даже за два с половиной года. В коллективизации у нас огромнейший успех. Вот это чудесно!
— Ну, а как ты себя чувствуешь?
— В дни конфликта с белокитайцами столько грязи вылили. В воздухе запахло порохом, и я, грешным делом, не был уверен, доберусь ли благополучно домой... А потом новая волна грязи: «советский демпинг... принудительный труд...» Начали запрещать импорт советских товаров, поставили торговлю с нами в дискриминационные условия. И все же, скажу тебе, не было, нет и не может быть лада среди хищников: каждому хочется отхватить себе побольше, урвать от соседа. Природа такая. А вообще тяжело. Пребывание мое там стоило мне немало здоровья. На, кури!
Он протянул массивный серебряный портсигар с рубиновым камешком на замке.
— Да, возвращаюсь сейчас в Москву, встречаю в ВСНХ Плюхова. Помнишь? Оппозиционер. Из группы «демократического централизма», на XV съезде исключался из партии, потом покаялся. Восстановили. В пятом году вредил нам в Одессе. Меньшевик. Рыжая гадина. Спрашиваю: «Кем ты здесь?» Отвечает. Я ему: «Постой, так ведь ты, собственно, мое прямое начальство?» Смотрит волком. Зашли в кабинет. Стал я предъявлять ему наши требования и претензии. А он мне в ответ свои «теории». Я ему: «Ты думаешь, что говоришь? Так и до объятий с контрреволюцией недалеко!» А он мне: «История — дело акробатическое! У кого кружится голова, в политику не сунься!» Я не удержался и спрашиваю: «А ты не выходил с демонстрацией троцкистов на площадь в 1927 году?» Плюхов ко мне спиной...
Гребенникову стало жарко, он стянул с себя рубашку и остался в цветной сетке.
— Вот до чего можно дойти, будь ты в прошлом хоть трижды политическим ссыльным. Чувствуется, что все эти разномастные оппозиционеры, двурушники, перерожденцы, платформисты собирают силы, готовятся дать нам бой. Знаешь, повеяло даже чем-то просто бандитским.
— Как хочешь, но не пойму. Вот взять хотя бы того же Копейкина. Активный участник оппозиции. Исключался из партии. И занимает руководящее место в ВСНХ.
— Так пока приходится...
— А на Копейкиных глядя, кулаки и прочая сволочь поднимают головы, думают: мы не одиноки. Что в ВСНХ?
— В ВСНХ борются два мнения, и в этой борьбе пока верх за теми, кто считает, что строительство таежного комбината и вообще строительство заводов в неосвоенных районах Сибири — прожектёрство. Ставку делают на реконструкцию существующих заводов. Копейкин, Судебников, Плюхов и Ко утверждают, что сначала надо создать базу для индустриализации, надо восстановить и реконструировать имеющуюся промышленность, а потом уже на этой базе разворачивать новое индустриальное строительство. Куйбышев против такой точки зрения. ЦК дал ясную директиву — создавать новые индустриальные базы на востоке. Реконструкция заводов — задача попутная. И вот, на словах соглашаясь с линией партии, противники делают все, чтобы на деле помешать индустриальному строительству. А экономическая борьба — это политическая борьба. Их линия — реставрация капитализма.
— Так чего ж с ними церемониться! — вырвалось у Журбы.
— Если б было просто, то за воротник взяли бы кого следует. Но с водой можно выплеснуть младенца, надо действовать осмотрительно. Критику, совет, несогласие, иное предложение можно ведь выдать за вражью вылазку, но это неверно, хотя и враг может прибегать к подобному приему, критиковать якобы из желания помочь своей критикой. С другой стороны, чрезмерное увлечение тоже может явиться методом борьбы врага. Давайте, мол, скорее, хватайте, берите самые большие задачи, поднимайте сверх силы, а в тайниках души расчет: поднимут сверх силы — надорвутся. Понял, в чем сложность борьбы?
Журба задумался.
— Как Джонсон? — спросил Гребенников, переводя разговор на другую тему.
Журба помедлил с ответом, еще раз взвешивая все, что он подметил за короткие встречи с Джонсоном.