— Пока ничего не скажу. Очень уж неприятно слушать его постоянное: русская механизация, русский инженер... и при этом интонация... мимика.
Журба сплюнул.
В дверь постучали. Вошел Джонсон.
— Не помешаю?
— Легки на помине.
— Вспоминали?
— Вспоминали. Не спится?
— Не спится. Какая ночь!..
— Заходите. Садитесь. Говорим о наших делах.
Гребенников зажег фонарь и поставил на подоконник.
— Через две недели, мистер Джонсон, нам с вами ехать в центр. Давайте окончательно договоримся о проверочной разведке на площадке комбината.
— После нашей с вами вылазки я подготовил материалы.
Он прошел в соседнюю комнату и вынес несколько труб.
Гребенников положил карту на пол, Журба поставил «летучую мышь», один конец карты придавили маузером, на другой Гребенников положил портсигар.
— Я давно хотел покончить с проверкой, — сказал Джонсон. — Мне говорили в Москве. Вот здесь будут пробиты шурфы, — и Джонсон поставил зеленый крестик. — Здесь проведем дополнительное бурение, — Джонсон повернул на треть оборота головку своего карандашика и поставил несколько точек: они были красного цвета. — Здесь роем канавы, — новый оборот головки в серебряной оправе — и на карте появились коричневые тире. — Теперь в этом районе.
Джонсон развернул новую трубу и положил ее, подогнув края.
— Работы на участке закончены полностью. Здесь заканчиваются через два дня. Останется тот участок.
Журба не знал английского языка, но по тому, куда указывал толстый с волосками палец консультанта, догадывался, о чем шла речь.
— Теперь о размещении комбината, если решено будет, что его поставят здесь, в чем, не могу не признаться, я сомневаюсь.
Джонсон развернул тугую, как жесть, стреляющую трубу ватмана. Это был предварительный генеральный план промплощадки.
— Технология производства, вода, отходы, вредные газы, удобства внутризаводского транспорта, рельеф местности, характер почвы и прочее требуют такого размещения цехов. Давайте еще раз обсудим и дадим общее заключение. Мне неприятно думать, что кто-то там считает, будто задержка за мной...
Гребенников не обратил на эти последние слова внимания.
— Насколько могу судить, ознакомившись с краем за время своего пребывания, строительный сезон здесь не круглогодичный, — продолжал Джонсон. — Уже начало лета. Надо учесть дожди. Лето здесь короткое, осень дождливая. И, наконец, ранняя, суровая зима. Морозы до пятидесяти градусов. Значит, на строительство приходится весьма короткое время. Это следует учесть при организации работ. Пусть, наконец, в Москве утвердят тип завода, его производственные параметры. При том типе и при той производительности, о которых я говорил в ВСНХ, размещение должно быть следующее. Здесь коксовый завод. Это пространство займет металлургический завод. Отдельные цехи расположатся так: доменный со своим обширным хозяйством — здесь. Мартеновский — рядом. За ним — копровый. В одну линию с мартеном — прокатный. Далее мы размещаем литейный, механический. Перед доменным, на этой площадочке — ТЭЦ, шамотодинасовый завод поставим в сторонке, у воды. Вспомогательные цехи: ремонтно-котельный, ремонтно-строительный, кузнечный — второй линией. Сюда отнесем деревообделочный. Главная контора — на фасаде.
Гребенников перевел сказанное Журбе. Они посмотрели друг другу в лицо и умолкли. Потом еще раз наклонились над генпланом, и, уже ничего не говоря, каждый обдумывал то, что должно было родиться на пустыре. В молчании протянулось несколько минут. Стало тихо. В окно глядела луна, большая, выпуклая, зеленая, и площадка залита была ярким светом.
Расстались в третьем часу ночи. Джонсон ушел в свой коттедж, а Николай собрался в барак ИТР к Абаканову.
— Оставайся у меня. Поговорим еще, — предложил Гребенников.
— Ладно.
— На чем ляжешь?
— А ты на чем?
— На полу.
— И я на полу.
Гребенников развязал ремни от постельной скатки, подмел веником пол, соорудил широкое ложе. Легли лицом друг к другу. Было тесно, один уступал место другому, а сам отодвигался на край, с которого скатывался на голый пол, но потом приспособились. От пола пахло свежими досками. Со стен наползли жучки. Гребенников сметал их с груди, с ног.
Снова говорили о площадке, о завтрашнем дне, о ближайших работах; Гребенников вспомнил московские встречи, а Журба рассказывал об Абаканове, о строителях, о том, как отступала дремучая тайга, как преображалась площадка, которую он полюбил.