Потом Гребенников повернулся лицом к комнате, поглядел в зеленое окно; все стало расплываться в сознании, тело расслабилось, мозг заволокло туманом.
Проснулся Гребенников от звона, наполнившего контору: стучали молотом о рельс. «Вероятно, о тот, который висел на перекладине возле кузницы»; он подумал, что на площадке, собственно, нечем даже дать гудка...
Гребенников осторожно встал и тихонько, чтобы не разбудить Николая, зажег примус, поставил чайник, потом сел к столу писать требования в ВСНХ, в краевой центр. Солнце уже заглядывало в комнату, и в лучах его плавали какие-то волоконца.
Кажется, только что сел он писать, а уже на косых струях тугого пара заплясала со звоном крышка чайника. Гребенников кинулся к примусу, повернул вентилек: со свистом выскочил воздух; из носика чайника раструбом пошел по комнате пар.
— Вставай, Николай, пора.
Журба открыл сонные глаза.
— Который час?
— Чай готов.
Николай потянулся и, сбросив фланелевое одеяльце, вскочил в трусах на ноги. Гребенников по давней привычке посмотрел на постель; простыня была гладкая, ни одной морщины: значит, спали хорошо.
Вошел Сухих.
— Какие будут приказания? — Сухих стоял навытяжку, хмурый, чем-то недовольный.
— Кстати, — встретил его Гребенников. — Составь, товарищ Сухих, бригады: часть людей брось в тайгу за лесом, другую часть — на стройку хлебопекарни, бани, кухни. Вот наряды. Получишь, что надо. Используйте заготовленный лес. Бытовки надо отстроить как можно скорее.
— Некого послать в тайгу, товарищ начальник.
Официальный тон подчеркивал недовольство новыми порядками.
— Как некого? Сними с разведок, с планировки.
— Не в моей власти. Люди числятся за инженером Абакановым.
— Сними по моему приказанию. Бригадиром в таежную бригаду назначаю Старцева. Знаешь такого?
— Морячка?
— Морячка. Над остальными — ты старший.
— А кто останется на хозяйстве?
— Вместо директора останусь я...
Сухих покраснел.
— Слушаюсь!
— И передашь в гараж, чтоб готовили грузовые машины.
Через две недели Гребенников и Джонсон были в краевом центре.
По приезде Гребенников прежде всего направился в филиал Гипромеза. Грибов, увидев начальника строительства, встал из-за стола и пошел навстречу.
— Заждались, Петр Александрович, сколько можно!
Рука Гребенникова утонула в пухлых ладонях.
— Садитесь, садитесь, уважаемый. Как ездилось, рассказывайте.
Широкий хозяйский жест, холеное полное лицо, самоуверенность, располагающие манеры. Но Гребенников не поддался чарам.
— Сейчас не до рассказов. У меня ряд претензий.
Грибов выслушал удивительно спокойно, он курил, поглядывал в окно, что-то переставлял на столе.
— Вы не правы, Петр Александрович. Послушайте теперь меня. Вы сами знаете, что филиал под контролем Гипромеза, без Москвы мы шагу сделать не имели права. Вопрос о передаче нас под вашу высокую руку еще не решен. Не выделял людей, говорите? Неправда, я выделил, кого только мог. Я дал Абаканова. Самого знающего инженера. Но ведь тубекская площадка у нас не единственная. Я должен был по приказу из Москвы производить изыскания в десятках мест, составлять десятки вариантов проектных заданий, разрабатывать десятки вариантов технического проекта. Кое-что сделано и по рабочим чертежам. Разве моя вина, что Москва до сих пор не сказала твердого слова? Скажи — и сразу развязались бы руки.
— Формально вы правы, а по существу...
— И по существу. Я скомплектовал самую сильную партию изыскателей для Тубека, считая эту точку наиболее вероятной. Я послал туда, повторяю, не кого-нибудь, а Абаканова, коммуниста, инженера, сибиряка. Кто виноват, что ваш заместитель Журба не только не сумел организовать работу, но и развалил то, что было.
— Как развалил?
— Очень просто. Он ведь не металлург...
— Он не металлург, а путеец, он наш, советский человек. А много ли у нас сегодня таких вот, как он, металлургов?
— Все равно, от этого делу не легче, он не металлург, не проектант, не изыскатель. Как можно такому поручать строительство крупнейшего в мире металлургического комбината? И потом...
— Что потом?
— Столько заявлений... Он ведет ненормальный образ жизни. На глазах у туземцев... Это порочит группу.
— Вы клевещете! — вскипел Гребенников. — Я знаю Журбу с таких вот лет. Это честный, нравственный человек. Таких поискать надо.
Грибов не смутился.
— О Журбе иного мнения в крайкоме...
— Не вы ли постарались создать?
Грибов усмехнулся.