Ночь. Холодно. Ветер тупой бритвой скребет заросшее лицо. Глядя на дальние огни, можно было подумать, что остановились среди дороги на минуту: шофер исправит неполадку, и поедут дальше. Там, на улицах, пятна фонарей, узкие полосы света, струящегося сквозь ставни, сторожкие шаги патрулей и ночных пешеходов с особыми пропусками и удостоверениями. И стрельба. Всю ночь стрельба.
Возле колеса «ворона» шелестит пучок соломы, откуда-то принесенный ветром. Глаза уже присмотрелись. Все было обычным в этот час; необычным было лишь сердце: оно уже ничем не отзывалось на то, что предстояло. Потом застучало в висках, застучало, как в телеграфном аппарате, — и жизнь прошла узкой лентой со своими точками и тире... И не верилось, что тело, — свое, живое, теплое тело, через минуту задубеет, и все ему станет безразличным.
Розовое нежное пятно вспыхнет в овраге: сухо, хлопком в ладоши, стучит выстрел. Потом торопливые шаги.
— Я пойду вторым! Прощай, друг! — сказал Журба.
Целуя, шепнул: «Беги! И я убегу. Надо попытаться...»
Юноша вышел из кольца охраны.
Вот и овраг. За спиной — офицер с револьвером в руке. Один на один. Темная ночь. Овраг. Правда, руки связаны, а у офицера — револьвер. Но все равно. «Ударю его ногой в живот», — решает Николай.
И тут он слышит: «Вам устроен побег... Дайте руки... открыть замок наручников...»
Это не сразу дошло до сознания.
Николай не верит. Но наручники сняты. Значит, правда. Офицер стреляет в воздух. Радость захлестывает тело!
Журба скатывается вниз...
Через несколько минут собрались трое: Гребенников, Лазарь, Николай. Обсыпанный снежком куст шелестел на ночном ветру, на дне глухого оврага, далеко за городом...
— Кто ж это был? — спросил Журба после молчания. — Что за тайна? Девять лет прошло — и хоть бы проблеск.
— М-да... Сумасшедшее время. — Гребенников вздохнул, потер виски. Встал. — Порой даже не верится, что все это нам не приснилось. Мы прожили с тобой, Николай, большую жизнь, честно прожили, добились мы великой цели. Смотреть детишкам в глаза можем не отводя взгляда. Теперь главное — удержать завоеванное. Удержать, защитить, оградить от всех и всяческих врагов и двигаться дальше. Ну, ладно. Хватит. Пойдем на воздух. Разве уснешь? Посмотрю-ка я на твой град.
Но только они вышли на центральную улицу, устланную бревнами, как к Журбе подошел кто-то из его сослуживцев.
— Слышал?
— Что?
— Телеграфное секретное сообщение: вчера китайские милитаристы совершили налет на наше консульство в Харбине... И в других городах. Есть жертвы... Пахнет разрывом дипломатических отношений...
— Что ты говоришь? Значит, война?
— Война не война, но дело серьезное.
Начало лета не принесло успокоения. Белокитайцы, чувствуя за спиной поддержку, продолжали вызывающе бряцать оружием и десятого июля напали на КВЖД. Дипломатические отношения еще сохранялись, советское правительство делало все возможное, чтобы не допустить войны.
В эти дни Николай Журба, назначенный заместителем Гребенникова, приехал из Москвы в краевой центр.
Главный инженер филиала Гипромеза Радузев, человек болезненный, весь в черном, даже в черной рубахе, машинально подавал ему планшеты, ватман, папки с записями, ничего не объясняя и не определяя своего отношения к проектировавшемуся заводу. Он был чем-то смущен и не мог скрыть этого.
Провозившись часа два с материалами, Журба спросил, как велось проектирование завода, кому поручена эта работа. Радузев ответил не сразу.
— О, это очень сложно. Предварительный проект разрабатывался в Ленинграде, но дела не довели до конца; проекты по сырьевой базе металлургического комбината возложены разработкой на Томск, там еще в 1926 году организовали специальное бюро, которое должно было изучить угольный бассейн, выбрать площадку, провести топографические и другие подготовительные работы. Но и там ничего существенного не сделали. Потом работу взвалили на наш филиал.
— Та-а-ак... — протянул Журба. — Утешительного мало. А кто главный инженер проекта?
— Собственно говоря... Такого фактически нет. Мне поручили... Но я... не считаю себя главным инженером проекта... Я отказывался не раз. Последнее заявление подано три дня назад начальнику филиала инженеру Грибову.
— Почему вы так относитесь к проекту? — спросил выведенный из равновесия Журба.
— Комиссия выезжала. Точки намечены. Но окончательного решения не приняли. На какой площадке остановятся, сказать не могу. Моего мнения не спрашивали.