Из краевого центра прибыли специализированные строительно-монтажные организации, сохранявшие самостоятельность: Энергострой, Стальстрой, Стальмост, Водоканалстрой. Филиал Гипромеза перешел в ведение начальника строительства.
Рабочим и инженерам жить пришлось в «землескребах» и во временных конюшенного типа жилищах, стиль которых Грибов в насмешку называл «баракко». В бараках, разбросанных по площадке, помещалось управление строительства с многочисленными отделами.
Расставшись с обжитыми квартирами в краевом центре, инженеры начинали создавать уют в тайге.
Одним из первых приехал Радузев. Ему отвели комнату в коттедже, на первом этаже, в том самом коттедже, второй этаж которого занимал Джонсон с переводчицей и шофером.
Приехал Грибов налегке, без семьи; он быстро перестроился и теперь удивлялся, как это они до сих пор упорствовали и как никому не пришло в голову переселить их сюда раньше.
Конец лета и осень промелькнули с такой быстротой, что строители не заметили; затем сразу наступили холода.
Гребенников чувствовал обостренную ненависть ко всему, что мешало строительству, жгучую, безмерную злость, она появлялась в нем всякий раз, когда он натыкался на сопротивление, преодолеть которое своими силами не мог.
В ноябре ударили тридцатиградусные морозы, однако строительство продолжалось. Гигантские костры горели на площадке, придавая ей вид военного лагеря; горели костры и внутри котлованов.
Уже выложили лещадь доменных печей, клепали кожухи шахт, стройка велась в мартеновском и прокатном цехах, ставили гигантские каркасы под котлы ТЭЦ. В работе ощущался вызов, словно тот, кто пошел на это, хотел сказать, что, несмотря на морозы, несмотря на трудности, будет строить дальше, строить при любых условиях, раз взялся, и покажет, зачем и для чего начат великий поход за индустриализацию.
Но после некоторого раздумья Гребенников решил бетонирование прекратить. Большую часть людей перебросили на строительство соцгорода, чтобы уже весной переселить рабочих и инженеров в благоустроенные дома.
Ни Копейкин, ни Судебников больше не тревожили тайгастроевцев.
В конце ноября, воскресным днем, на станцию Тайгастрой прибыл поезд.
Хотя в тридцатом году далеко не все понимали, что такое пятилетний план индустриализации и что он даст народу, чувствовали: занимается новый день над Отчизной. Сибирь, тайга, Урал, новостройки, о которых писали в газетах и журналах, стали магическими словами, ускорявшими биение сердца. В партийные комитеты, в комитеты комсомола, в исполкомы приходили молодые и старые:
— Пошлите в Комсомольск-на-Амуре... А нет, так в Кузбасс. Или на Урал.
У Петра Занадырина получилось так: отец его, кочегар силового цеха завода Петровского, привел его на завод. Отец говорил, что быть металлургом — значит, быть человеком; Петра устроили в силовом цехе. Парень подвозил вагонетки с углем, помогал отцу чистить топки огромнейших паровых котлов. Целый год катал Петр вагонетки, и хотя работа считалась немудрящей, парень с увлечением выполнял ее. За год семнадцатилетний Петр закалился. Катая вагонетки, он не переставал думать об учебе, присматривался к заводской жизни, к старшим товарищам; но более всего тянуло его в прокатный цех, к станам.
В свободную минуту, притаившись где-нибудь в сторонке, смотрел он на прокатку рельсов, профильного железа, кровельных листов, толстой проволоки. Было здесь, как в сказке, и над всеми этими машинами стоял человек.
Мастер заметил любознательного паренька, потолковал с ним и через некоторое время Петру поручили убирать горячий металл в прокатном цехе. Потом определили к машинисту ножниц. Поработал Петр учеником, а немного позже и сам стал машинистом ножниц.
Машинист ножниц! Это дело! И когда его при записи в хор Дворца культуры спросили, кем он работает, Петр чуть громче, чем требовала обстановка, назвал свою специальность, которой гордился.
В начале тридцатого года Петра приняли в комсомол. И вот осенью вызвали всех их в горком комсомола. Секретарь — молодой веселый парень с чубом — так увлекательно рассказал про новое строительство, что у Петра сразу созрело решение отправиться в дальнюю дорогу.
Но секретарь горкома записать всех не мог. Подходили к столу по очереди, отвечали на вопросы коротко, по-военному: с какого времени в комсомоле, женат ли (некоторые при этом вопросе смущались...), где работают родители.
Дорога Петра круто повернула с Украины на восток, на площадку Тайгастроя.