Была поздняя осень, но на Украине стояли погожие дни, настоенные на яблоках да винограде. Соседом Петра по купе жесткого вагона оказался Леня Слюсаренко, каталь мартеновского цеха завода имени Петровского. Путь лежал дальний, ехали больше недели, с пересадками в Москве и в краевом центре, и за время дороги о чем только не переговорили.
То видели себя знаменитыми металлургами, слава о которых гремит по земле, то охотниками на пушного зверя, то строителями нового города. Старший брат Лени Слюсаренко, уже работавший на Тайгастрое, писал про такие чудеса, что сердце замирало. «Строим, — писал, — гигант в тайге, на пустыре; заводище побольше Петровского раза в три и город строим из стекла да бетона, такой красивый, как Ленинград, только чуток поменьше...»
И, лежа на третьих, чемоданных, полках, мечтали ребята о необыкновенном городе, о сказочном заводе.
— Хоть бы скорее...
Под николин день — памятен этот день был Петру по отцу-имениннику, — поезд, побежав от сибирской магистрали на юг по снежному морю, в котором, как островки, выступали лески, приближался к цели. Выехали в теплый пряный день, каких немало на Украине в ноябре, и прибыли в трескучий мороз.
— Станция Угольная! — объявила проводница. — А следующая — Березайка: кому надо вылезай-ка!
Веселая проводница озорно притопнула ногой, обутой в валенок.
— Две халупки под горой — вот и весь ваш Тайгастрой!
Еще несколько минут замедленного хода с неожиданными остановками возле занесенных снегом котлованов, штабелей кирпича, шпал, возле землянок, — и поезд остановился.
Подобрали парни свои торбочки, в которых уже ничего не осталось от материнских забот, и — из вагонов. Только что это? Вместо вокзала — вагон без колес, две-три бревенчатые пристроечки под снегом. После днепропетровского вокзала, похожего на Кремль, показалось, что все это ненастоящее...
Вышли. Потоптались. Мимо них проходили спутники.
— Не зевай, ребята! Пошли!
Только не сдвинуться сразу им с места. Еще раз оглянулись. Низина, болотце, скованные льдом, сквозь который пробивалась сухая осока, гора под розовым от солнца снегом; морозный туман над пустырем. Вдохнешь — и будто иголочки с воздухом входят в легкие. Десятки бараков, обложенных для утепления навозом, сотня недостроенных кирпичных зданий, да целое грибное царство землянок... Высокие трубы над изрытой площадкой, вереница грузовых машин, возов.
— Так-так... Приехали... — протянул Леня.
— Приехали...
С терпким сердцем поплелись за прибывшими. Скрипел под ногами кристально-чистый, розоватый снег, клубы пара окутывали твердые, как яблоки, щеки.
Добрались до конторы строительства. Кто-то из начальства, приняв, сказал, что работать поначалу придется в соцгороде, а дальше, когда потеплеет, переведут на площадку. Дали ордерки в барак, талончики на питание.
Устроились Петр с Леней в одном бараке, хотя и не рядышком.
Народу подвалило столько, что не хватало мест, нары заняты были впритык, удобств никаких. Когда кто-нибудь входил или выходил, из сеней катились в барак клубы пара. Умывались парни ледяной водой в холодной умывалке: эх, видели бы мамаши...
Привели себя в порядок, отдохнули малость, заправились ужином да чайком с остатками сахару и пошли осматривать город.
А утром нашла их Таня Щукина, бригадир, двадцатилетняя девушка, недавно приехавшая по путевке горкома из Омска.
— Это вы вчера прибыли? Занадырин и Слюсаренко? — спросила она, останавливаясь с блокнотом в руках возле нар.
— Мы самые...
Она оглянула их, будто покупала на рынке.
На парнях стеганки заводские, ботинки-«танки», штаны из чертовой кожи, кепки с остатками блестящих крупинок кремния над козырьком.
— Назад лыжи когда вострить будете? — спросила строго.
— Що кажеш, дивчыно? — спросил Петр, действительно, не понявший, о чем говорит бригадир.
— Когда топать отсюда собираетесь? — пояснила Таня. — Если завтра, так мне таких не надо. Идите в другую бригаду.
— Та ты що — з глузду зъихала? — обиделся Леня.
— Не за тем приехали. Комсомольцы мы, — заявил Петр.
— Ладно. Поглядим, — тем же строгим голосом, без всякой улыбки на лице, сказала Таня. — Одежка другая есть?
— Откуда ей быть другой!
— Так. Если удастся, раздобуду. А пока пошли. Поставлю вас на внутренние работы.
— Это какие такие внутренние? — полюбопытствовал Петр. — У нас есть и специальность. Мы с завода.
— Специальность? — удивилась Таня.
— Я мартеновец...
— Я машинист ножниц...