— Пикнешь — убью, сука! Где твои друзья?
Не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть, после удара внутренности свело в спазме, в груди клокочет. Я смотрю на него, но вместо лица только клочковатая щетина и растекшийся синяк. И глаза. Неживые, бесцветные глаза. Наконец-то мне удается набрать в легкие воздуха.
— Руки из карманов, так, чтобы я видел! Не шути со мной, гнида, у меня за спиной четыре года спецназа! Где твои друзья?
— Какие друзья?
— Которые меня мудохали два дня назад. — отвечает он, показывая на синяк. — Видишь это?
— Я никого не трогал! — меня охватывает отчаяние, голова болит так сильно, что на глазах выступают слезы.
— Поверь, мне это жить не мешает, — с какими-то задушевными нотками произносит он, явно наслаждаясь ситуацией, — но ответить кто-то должен. Если ты не назовешь имена и адреса тех двоих, то ответишь за всех. — он вжимает лезвие еще сильнее.
Меня начинает подташнивать от исходящей из его рта вони, помеси гнилых зубов и табака, дикая головная боль усугубляет ситуацию.
— Я не знаю о чем вы.
— Сдается мне, дружок, пи**ишь ты.
Произнеся это, он с хэканьем бьет ножом в стену. Просвистев в сантиметре от моего лица, острие врезается в штукатурку, оставляя борозду в несколько миллиметров глубиной. Сердце буквально выпрыгивает из груди, не могу ни пошевелиться, ни вымолвить слова. Волосы дыбом… Вдруг начинает играть мелодия. По рингтону понятно, что звонит кто-то из родных.
— Бери трубку! — приказывает детина.
Я достаю телефон, отмечая хищный взор на ублюдочной роже.
— Алло. — стараюсь придать голосу уверенность, но вместо этого выходит какое-то невнятное дребезжание.
— Алло, Стасик, все в порядке? — моментально почуяв неладное, взволнованно спрашивает мама.
— Да… Все нормально… Я перезвоню.
— Ты где?
— В подъезде стою…
Большой палец детины с силой вжимает кадык в горло. Я закашливаюсь.
— Алло, сыночек? Что случилось?
— Я перезвоню. — повторяю я и кладу трубку.
Практически сразу мерзавец пытается ударить меня головой в нос, но я успеваю увернуться и удар приходится под правый глаз.
— Ты чо, мразота е***ая?! Ты охуел что ли?! Все из карманов, б***ь, живо!
Он не моргая смотрит на меня, пока я достаю ценности. Первоначальный шок прошел, на смену ему пришли злость и обида. Все бы отдал, чтобы узнать как зовут этого гондона.
— Заметь, я еще не в нос бью. — слышу откуда-то сверху.
Поднимаю голову.
— Наверное, я должен сказать «спасибо»?
Глаза детины сужаются. Через секунду я получаю второй удар, точно в переносицу. С щелчком появляется чувство онемения, быстро сменяющееся тупой, ноющей болью. Неприятная, теплая влага струится по лицу, оседая медным привкусом на губах, стекая по подбородку и шее, где, огибая пальцы детины, расплывается по воротнику.
— Как ощущения? Попи*ди мне еще, умник.
Забрав телефон и бумажник, вертит в руках ключи. Татуировка между большим и указательным пальцами — пять точек, как на игральной кости.
— Кто в квартире?
— Родители.
Повисает густая тишина. Детина сверлит меня взглядом, прикидывая вру я или нет, затем выбрасывает связку в шахту, вытирает залитую кровью руку об подаренную мамой рубашку, после чего покидает тесное пространство, все еще держа нож в руке. Я слышу как в холле он с щелчком складывает его перед тем, как хлопнуть дверью.
Через мгновение меня выворачивает.
16
С чашкой горячего чая я сижу в сто четвертом в компании Макса, Бини, Егора и Мани. Нос распух и жутко болит. Утреннее чаепитие только началось, время от времени ловлю на себе осторожные взгляды, но вопросов никто не задает. По телевизору показывают шествие людей с плакатами, мужчина лет тридцати пяти вещает с трибуны, косноязычный доклад наполовину состоит из слов «коррупция», «нефть», «деньги». Биня равнодушно отворачивается от экрана.