— Солнце, мне пора в аудиторию. Позже поговорим. Я жду письмо! И скучаю.
— Я тоже скучаю, дорогая. Будет тебе письмо. Беги.
— Пока!
Послав на прощание воздушный поцелуй, она отключается.
Посмотрев с минуту на сиротливый рабочий стол, я беру кружку и подхожу к окну. Уже практически стемнело, со своего двадцать второго этажа я наблюдаю за светящимся муравейником внизу, и пока микроскопические люди решают свои микроскопические проблемы, пытаюсь понять, как так получилось, что самый близкий человек находится на обратной стороне земного шара.
4
Еще один банкетный зал, вместительнее и наряднее предыдущего, но в сто раз скучнее, под стать мероприятию, которое он принимает. Я стою рядом с пышно одетыми и ярко накрашенными кошелками, мое место за родительским столом занял миловидный мужчина преклонного возраста, о чем-то живо беседующий с отцом и излишне бодро кивающий головой. Возмущению моему нет предела: стоило на пять минут отлучиться и вот тебе на. Однако, вопреки опасениям, довольно скоро беседа закругляется, мужчина, кивнув еще раз шесть на прощание, поднимается с места. Несколько голов тут же поворачиваются в его сторону. Нельзя терять ни секунды, промедление чревато очередным миловидным стариком, паркующим задницу на моем стуле. Я чуть ли не бегу к отцовскому столу, успевая сесть до того, как следующий, отпочковавшийся от одной из компаний, потенциальный собеседник входит в опасную зону. Тень неудовольствия скользит по его лицу, но мне насрать, у меня разговор гораздо важнее.
— Как настроение? — улыбаюсь самой невинной улыбкой.
Отец сосредоточенно жует.
— Отличное, сын. Каковое и положено иметь в моем возрасте.
— Да брось, жизнь только начинается.
Отец ничего не отвечая, кладет в рот очередной кусок. На секунду мне кажется, что ему очень грустно.
— Я хотел поговорить с тобой насчет интернатуры.
Он вопросительно поднимает брови, по прежнему не говоря ни слова.
— Я тут подумал… в общем, мне кажется, точнее, я уверен, что потерял интерес к медицине. Переучился, наверное. Хочу сделать перерыв. Не знаю на сколько.
Двадцать секунд молчания тянутся как вечность. Тщательно пережевывая, он начинает говорить, останавливаясь на каждом.
Еб**ном.
Слове.
— И… как давно… ты принял… это решение?
— Несколько недель назад.
— Долго ты… над этим… думал?
— Да.
— И ты абсолютно уверен… что хирургия… тебя больше не интересует?
Это хуже, чем разговаривать с заикой. Я начинаю терять терпение.
— Да, меня тошнит от хирургии и от медицины вообще. Боюсь, пап, это не для меня.
Отец не проявляет никаких видимых эмоций. Если бы я не знал его всю свою жизнь, я бы подумал, что ему вообще наплевать. Однако это не так. Уж я-то знаю.
— И какие дальнейшие планы? — он пристально смотрит мне в глаза. Я опускаю взгляд в стол. Нужно пережить это испытание, я бывал в такой ситуации много раз. Полчаса дискомфорта и дело в шляпе. Отец мне никогда ни в чем не отказывает, если я прошу достаточно убедительно.
— Я думал отдохнуть, съездить развеяться. Я шесть лет зубрил и чувствую, что больше не могу. В Америку, наверное… У меня есть подруга в Чикаго. Она меня зовет в гости, я бы пожил там какое-то время. Думаю, это будет очень круто.
Я чувствую возбуждение. Рассказывая, я представляю себя в окружении небоскребов, Уиллис Тауэр, Миллениум парк, кофе, прогулки по набережным, мосты, кирпичные фасады мелких магазинчиков, рестораны, вывески на английском, красивые люди…
— А знаешь, что еще будет очень круто?
Я напрягаюсь. Радужная картина мгновенно выветривается из головы.
— Что?
— Если ты сам себе на это заработаешь.
— …В смысле?
Отец откидывается на спинку стула и еще раз внимательно смотрит на меня. Что-то новое читается в его взгляде, что-то, чего я раньше никогда не видел.
— Ну, коли ты решил наплевать на варианты, которые тебе предлагаю я и выбрать собственные, что ж, не буду этому мешать, но финансировать их я тоже не собираюсь.
В молчании проходит лет триста.
— Это касается всего. Жилья в том числе.
Я смотрю на него, не в силах вымолвить ни слова.
Отец, между тем, продолжает, как ни в чем не бывало.
— Сколько денег у тебя на карте?
Я не сразу соображаю, чего от меня хотят, вокруг как будто вакуум.
— Я не знаю. Тысяч сорок.
— Хорошо. Считай их подъемными. Через месяц я сдам квартиру, в которой ты живешь.
Остаток вечера проходит как в тумане. Свет, звон, пляски, смех. Слегка захмелевшая мама произносит тост, с неподдельной любовью глядя на старика. Поздравляющие беспрестанно сменяют друг друга у микрофона, в числе прочих я замечаю отца Макса, отец Вити тоже здесь. Торт-подарки-пьяные лобызания. Снова танцы. Родители разговаривают, мама время от времени тревожно поглядывает на меня и что-то с осуждением говорит отцу, тот ответствует спокойно, чуть ли не равнодушно. До меня долетают словосочетания «беззаботная жизнь» и «будет полезно».