— Подарок? — тут же обомлела Сатикора. — Давай, давай его сюда!
Она потеряла всякую бдительность, а Таймири только того и ждала. Удар в живот разом положил конец пререканиям, и теперь проход в теплицу был открыт.
— Как же, размечталась, — процедила Таймири. — Так я тебе его и отдам.
Она скрылась за дверью, в то время как смотрительница, скорчившись от боли, со стоном сползла на пол. Времени оставалось в обрез.
Таймири чувствовала, что судьба мастерской зависит от нее одной, но не знала, с чего начать. А решение было совсем близко. Стоило лишь протянуть руку… и зачерпнуть горсть зерен из ящика, откуда ученицы обыкновенно брали семена для своих опытов.
— Ну что, дорогая, ты узнала, как идут дела с завоеванием строптивого городишки? — поинтересовался Икротаус Великий, приоткрыв заплывшие веки. — Хи-хи, я говорю так, словно этот город — ничтожное существо. Муха, которую можно взять да прихлопнуть.
— Да, мой господин. Очень скоро город падет. На днях хозяйка мастерской счастья сообщала, что единственное средство укрощения находится под крышей училища и будет передано отряду, как только тот подойдет к воротам.
— Очень хорошо, замечательно, — лениво улыбнулся правитель. — Ты умна, моя милая Терри. Не пойму, зачем я пытался с тобой воевать, вместо того чтобы прислушаться к твоим словам!
— О, государь, не приписывайте мне качеств, которыми обладаете сами. Ведь только мудрый человек из множества предложений способен выбрать верное, — раболепно произнесла она, поправляя одеяло, под которым нежился Авантигвард. Полностью отдавшись ее воле, признав себя пораженным болезнью, которая якобы не позволяет ему полноценно править страной, он целыми днями валялся в постели, вкушал редкие яства, тучнел, глупел и предавался праздности. Ему льстила забота Терри, и мысль его не простиралась дальше дворцовых стен. А что там, за этими стенами? Страдания, разруха, бедность? Кого это волнует! Главное, что Авантигвард купается в роскоши. Он перестал смотреться в зеркало, потому что это было бесполезно — отражение больше не появлялось. Странное, неправильное зеркало! Когда-нибудь он разобьет его.
31. О том, как укореняется зло
У старого дерева было неспокойно — не так, как всегда. Минорис еще издали услыхала лай, а вместе с лаем — шипение. Пусть выгибается дугой черная кошка. Пусть изворачивается, сколько хочет, но белый щенок не даст ей проникнуть в дупло.
— Зюм! Зюм! Это ты?! — крикнула Минорис.
— Дух гор! Он вернулся, чтобы нам помочь! — обрадовалась Таймири, отставшая от нее всего на несколько шагов. Следом бежала Сэй-Тэнь, а за нею — с одышкой и прихрамывая — господин Каэтта.
Девушки окружили шипящую кошку и переглянулись.
— Да это же Неара! — воскликнула Таймири.
— Не Неара, а Ипва! — поправила Минорис. — Ипва… — добавила она испуганным шепотом.
— А почему щенок защищает дупло? Там спрятано что-то ценное? — спросила Сэй-Тэнь.
— Свиток, — пояснила Минорис. — Вот, оказывается, к чему подбиралась ардикта! Что будем с ней делать?
— Она очень агрессивна, ее голыми руками не возьмешь! — сказала Таймири. — Обцарапает.
Тут в разговор вступил Каэтта:
— Вы решаете, что делать с кошкой, а надо бы решать, что делать с отрядом. Его предводитель уже вон у того холма!
— Как? Уже?! — Таймири почувствовала, как внутри что-то оборвалось. Вероятно, так душа уходит в пятки.
— Срочно хватаем свиток и бежим в мастерскую! — сообразила Минорис.
— Прятаться от отряда не выход, — глухо проговорил философ, сжимая в руках подзорную трубу. — Да и как ты заберешь свиток? Посмотри на этих двоих! Грызутся ведь, как кошка с собакой!
— А кошка в любой момент может превратиться в человека, — еле слышно добавила Таймири.
Не успела она договорить, как вокруг кошки поднялся густой черный дым. Когда дым рассеялся, перед ними стояла и криво ухмылялась верховная преподавательница.
— Мама, зачем тебе понадобился свиток?! — воскликнул Каэтта. — Неужели ты и вправду собралась мстить? О, какой же я идиот!
— Не мешайся здесь! — рыкнула ардикта. — И ты не мешайся, зловредный пес! Вы оба вечно путались у меня под ногами. Но теперь я покончу с этим! Ты, Каэтта, дважды идиот. Ты даже не хотел замечать моей неприязни к тебе. А ведь я тебе не мать. Ты подкидыш.
— Прекрати, — тихо сказал Каэтта.
— Жалкий, никому не нужный подкидыш!
— Прекрати! — в исступлении крикнул он.
— Нет, не прекращу. Воспитывать маленького оборванца было для меня сущей мукой. Всякая новая наука давалась ему с трудом. А то, чем он является на данный момент, — плод моего упорства. Я всё делала через силу и никогда, слышишь, никогда тебя не любила!