— Ты идиот? — фыркнул Чимин, чувствуя волну облегчения, разом прокатившуюся по всему организму. — Это не у меня увели из-под носа то, на что было положено 16 лет моей жизни, так что единственный, кому здесь следует извиниться — это я.
— Ну, боюсь, что по итогу ты далеко не в выигрыше, — вздохнул Джэхён. — Сам посуди: у меня в мои 16 есть целый ряд языковых и физических навыков. Я говорю на пяти языках, владею киокусинкаем*, крав-мага* и фехтованием, могу играть на скрипке, пианино, и к тому же великолепно танцую хянъак чонджэ*, не говоря уже о знании истории. А теперь ко всему этому у меня прибавляется абсолютная свобода передвижений: я смогу путешествовать по миру, действовать без оглядки на долг перед хранителями — на самом деле, я безумно благодарен тебе за то, что я смог в полной мере это осознать. На самом деле, я даже начинаю в чём-то понимать Чанёля… — на последних словах Джэхён широко раскрыл глаза, будто сказал что-то, что не должен был, и поспешно прикрыл рот рукой.
— Да кто такой этот Чанёль?! — немного раздражённо возопил Чимин, слышавший это имя уже несколько раз, каждый из которых заканчивался полным отказом от объяснений.
— Ты не знаешь? — осторожно уточнил омега, и, получив утвердительный кивок, слегка настороженно продолжил: — Пак Чанёль — он же Чёрный Турмалин, — восьмой путешественник во времени, идущий сразу после Юнги. Очевидно, ты уже слышал это имя раньше, но, полагаю, что хранители отказались тебе что-либо объяснять, — Чимин вновь кивнул, и Джэхён, задумчиво почесав бровь, вернулся к повествованию: — В общем, сказать, что он сильно не угодил хранителям — ничего не сказать. В ложе его классифицируют как предателя, а из отчётов и прочей документации активно изымаются все куски с его упоминанием.
— То, что он никому там не нравится, я уже понял, — махнул рукой Чимин, — но мне не менее интересно узнать, почему.
— Это немного сложно, так как меня самого особо не ставили в известность. Однако же, внимательность к деталям может сослужить хорошую службу: благодаря парочке услышанных вскользь разговоров я могу сделать вывод, что он нарушил законы путешествия во времени, пошёл против воли Чон Хосока и скрылся от хранителей из будущего с хронографом подмышкой: до сих пор неизвестно, где он может быть, учитывая несметное количество укромных уголков мира. Из-за этого была потеряна связь со всей веткой будущего дальше Юнги: их путешественники не могут отправиться к нам, потому что неконтролируемые прыжки не отбросят тебя дальше, чем на 200 лет, а мы, соответственно, не можем попасть в будущее, потому что оно, видимо, покрыто мраком даже для путешественников во времени.
— Уф, теперь я не удивлён, что этот Чанёль — своего рода Волан-де-Морт для ложи хранителей. Но зачем ему хронограф, если он и так мог им пользоваться наравне со всеми путешественниками во времени? С чего бы ему вдруг портить отношения с теми, кто, по идее, отвечает за его безопасность?
— По идее. Официальная позиция ложи такова, что Чанёль — эгоистичный молодой юноша, который по незнанию и глупости угробил миссию всей их жизни, но мне кажется, тут дело не только в глупости, вернее, совсем не в ней. Понимаешь ли, мне почему-то совершенно иррационально кажется, что Чанёль имел какие-то основания не доверять ложе, из-за чего, собственно, и укрылся с хронографом хрен пойми где. Согласись, на фоне массовости поисков, которые продолжаются до сих пор, вариант того, что он сделал это просто ради того, чтобы нарушить ещё парочку правил в прошлом, не выдерживает никакой критики.
— «Не доверяй нефриту», — процитировал Чимин, и на вопросительный взгляд пояснил: — Это было в одном из видений, — про часть с алмазом он тактично промолчал. — Это же Чон Хосок?
— Да, нефрит — это его камень, — подтвердил Джэхён, после чего внезапно, поджав губы, склонился в его сторону, сгибаясь пополам и как-то отчаянно обнимая за плечи, утыкаясь носом куда-то в ключицу. — Пожалуйста, будь осторожен. Ты невольно стал частью огромного механизма, и если раньше я игнорировал это, потому что был ослеплён навязанными мне идеалами, то сейчас я как никогда понимаю, насколько высоки ставки в этой игре. Подумай дважды, прежде чем ввязываться во что-то не регламентированное: я не хочу, чтобы тебя стёрли из истории, как это случилось с Чанёлем.
— Я буду, — клятвенно заверил его Чимин, изо всех сил обнимая в ответ.
Какое-то время они молча сидели в душном закутке, переплетясь друг с другом конечностями и наслаждаясь не хватавшей обоим близостью. Что ни говори, но обе омеги страдали своего рода тактильным маньячеством, из-за чего испытывали почти физическую боль от невозможности спонтанно обняться всё это время.
Когда они вылезли, изрядно потрёпанные и в пыли, энное количество времени ушло на то, чтобы привести себя в порядок. По спуску в столовую они выяснили, что пропустили весь ужин, и пришли уже к самому его завершению, но заботливый дворецкий Сонхва припас им основное блюдо и даже часть десерта. Реакция на их очевидное примирение была разной: Сана недовольно скривилась, явно бесясь от того, что теперь являлась единственным человеком, глубоко обиженным на Чимина; её муж, Мингю, вопросительно смотрел на жену, пытаясь угадать основную её эмоцию, чтобы тут же скопировать и «не злить». Бэкхён с Тэмином показали им два больших пальца, Джису — бывшая жена их ветреного дяди, оставшаяся с ними по причине финансовой зависимости, — приветливо улыбнулась, и даже миссис Чон удивлённо приподняла брови, впрочем, более никаких эмоций не демонстрируя.
— Думаю, юные господа вполне могут поесть наверху, — вывел всех из для кого-то приятного, а для кого-то — невыносимо досадного удивления Сонхва. — Пожалуй, мне следует собрать им подносы, — с этими словами он степенной походкой направился на кухню, уже у самой двери сообщая, что принесёт их ужин прямо в комнату Чимина, потому что, «как мне кажется, юные господа хотят поговорить перед сном».
Чимин благодарно улыбнулся ему в спину, и, словив презрительный взгляд тёти Саны, наконец-то поймал себя на мысли: «А жизнь-то, мать её, налаживается».
— Чимин, пойдём, — потянул его за рукав Джэхён. — Заодно расскажешь мне ещё кое о чём очень интересном, — понизив голос, заговорщически дополнил он.
Заинтригованный вопросом Чимин подумал, что Джэхёну хотелось узнать что-то о прошлом, раз уж он сам туда не попал, и, пока они добирались до его комнаты на последний этаж, мысленно перебирал в голове всё самое любопытное и захватывающее, что произошло с ним и Юнги за ту единственную элапсацию, которая прошла не в подвале с семью замками, куда не заглядывали, кажется, ни в какое время.
Немного покопавшись в своей памяти, омега пришёл к выводу, что ему нужно рассказать Джэ, пожалуй, даже слишком много: как же, всё-таки, его радовало то обстоятельство, что они наконец-то примирились с мыслью о том, что один — путешественник во времени, а другой — нет.
Однако же, внезапный вопрос Джэхёна огорошил и моментально вогнал в краску не готового к нему омегу.
— Чимин-а, — начал он, пристально глядя в глаза кузена, — что тебя связывает с Мин Юнги?
***
Чимин находился на смотровой башне с огромными часами: пространство вокруг погрузилось в пурпурно-розовый туман, кажется, время было на стыке заката и уходящего дня — первое ещё не произошло, а второе уже проходило. В лицо бил прохладный, если не ледяной ветер, уши закладывало от огромной высоты и какого-то непонятного гула — словом, ощущения были так себе, на два из десяти.
Попытавшись осмотреться, он предпринял осторожную попытку оторваться от стены, к которой до сих пор неосознанно прижимался, и прерывисто вскрикнул: пол под ним начал дрожать и осыпаться вниз. Стоило ему в панике замереть на месте, и всё прекратилось, но как только он вновь попытался двинуть ногой, старое покрытие снова пришло в движение, грозясь провалиться вниз вместе со своей ношей.