— Привет, мой милый малчик! — радостно улыбнулась мадам Россини, завидя входящую к ней в костюмерную процессию. — Я подготовить quelque chose* специально для твоего voyage* в XX-ый век!
Чимин с интересом оглядел предложенный ему костюм, с любопытством подмечая, что на этот раз это был именно он, а не традиционный ханбок, в коих они с Юнги триумфально пробежали половину состаренной версии Сеула. Несомненно дорогая, качественная ткань бежевого цвета чем-то напоминала костюмы, которых не чурались и в современности: версия а-ля «гламурный бизнесмен из дорамы», но, тем не менее, более привычная, чем парик и национальный наряд.
— Почти весь XX-ый век в Кореи шёл активный европизация в стиле, — щебетала мадам Россини, отводя Чимина за ширму и вручая тому тщательно подобранный комплект. — Корейцы подхватить эту тенденция у японцев, а те, в свою очередь, ориентироваться на Запад из-за их влияний и текнологий.
Поначалу своеобразный акцент мадам Россини делал её речь слегка трудноватой для понимания, однако Чимин с самой первой секунды их знакомства проникся и к нему, и к женщине, что его носила, невероятной симпатией. Они провели за непринуждённой болтовнёй примерно полчаса: сначала Чимин застёгивал бесконечные пуговицы, разбросанные по, казалось, каждому сантиметру не бежевого, а кремового по словам мадам Россини костюма, потом ему ещё с минут двадцать зализывали волосы в соответствии с модой того времени, в результате чего всякое сходство с «гламурным бизнесменом» улетучивалось, и он становился похожим, скорее, на лондонского денди, матушка которого наставляла рога своему супругу с Джеки Чаном.
— Parfait!* — подытожила женщина, повертев Чимина, будто куклу, в руках. — Ты сразишь всех на этот супер секретный встреча, и даже того плотивьного путешественник во времени, — на последний словах мадам Россини заговорщически подмигнула.
Чимин скорчил настолько недоумевающее лицо, насколько это было возможно, и немного нервно уточнил у терпеливо ожидавшего их Шиндона, на какое время и где назначена встреча, а также как об этом узнает сам Чанёль, если у хранителей нет с ним никаких каналов связи.
— О, это-то как раз довольно просто: он, фактически, сам назначил её в прошлом, — охотно пояснил Шиндон. — Внимательно изучив архивы ещё тогда, когда Чанёль сбежал с хронографом, мы наткнулись на крайне интересную запись в отчётах, датированных 60-ми годами XX-ого века. В ней говорится, что некая омега с внешностью, по описанию подозрительно похожей на Чанёля, появилась откуда-то из подвала, чудесным образом пройдя мимо выставленной там стражи, мелькнула перед верхним караулом — к слову, при этом откуда-то зная пароль того дня, — после чего скрылась в зале Дракона. Оттуда послышались какие-то голоса, сразу несколько, хотя стражники божились, что никого внутри, кроме странного юноши, не было. Спустя пару часов они не удержались и проверили зал, хотя тот самый омега строго-настрого запретил им заходить внутрь. И вот незадача: его, как и таинственных обладателей других голосов, внутри не оказалось, хотя единственный выход был тщательно оккупирован караулом.
— Стало быть, там были мы… — пробормотал Чимин.
— Верно, — поощрительно кивнул Шиндон, — поэтому мы отправим тебя из подвала, откуда по тайному ходу Юнги проведёт вас прямиком в зал, чтобы сработал эффект неожиданности, и Чанёль не устроил засаду: исходя из его позиции, самая очевидная мысль, которая наверняка пришла ему в голову первой, это то, что вы изначально элапсируете в зал Дракона, где в секунду между перемещением вас проще простого подкараулить и схватить. Твоя задача — выяснить причину его интереса, а Юнги позаботится обо всём остальном.
— Ладно, — пожал плечами Чимин, ощущая глубоко внутри странный, непонятный ему самому трепет.
Казалось бы, кто ему этот Чанёль, чтобы так переживать? Всего лишь абстрактный потомок, призрак, бродящий по закоулкам сознания, попавший туда по глупой случайности, да так и оставшийся на неопределённое время. Однако ж. Если бы всё было так просто, то сердце не пускалось бы в пляс, а пульс оставался бы прежним. Чимин молился всем известным ему богам, чтобы это было всего лишь глупое наваждение и следствие его нездорового любопытства. Потому что в случае, если это — врождённая интуиция, предшествующая видениям, ну или же крупным неприятностям как минимум, то дело дрянь, и этой встречи нужно не ждать, а избегать всеми возможными путями.
… Которых не было.
Далее последовал довольно рутинный ритуал: максимально деликатное обвязывание глаз повязкой, сопровождаемое убийственными взглядами мадам Россини, беспокоящейся за состояние причёски, и наизусть выученный путь с помощью простого подсчёта шагов.
— Почти пришли, — также довольно рутинно оповестил его Шиндон. — Нам осталось…
— Двадцать шагов до угла и пятьдесят семь по прямой, — отрапортовал Чимин, не удержавшись от использования подвернувшейся возможности подколоть старшего.
— Так ты, оказывается, и шаги считаешь? Вот хитрюга, — и снова эти отцовские нотки в голосе, которые уже не в первый раз слышались Чимину.
— А что мне ещё делать? Просто так идти скучно, — оправдался омега, отбрасывая странные мысли в самые дебри своего сознания.
— Ну-ну, — усмехнулся Шиндон, после чего они остановились, и Чимин получил разрешение снять повязку.
Пара секунд на то, чтобы оклематься и как следует проморгаться, привыкая к яркому свету: подвал всё так же поражал минималистичностью своей обстановки, а «Девочка на шаре» — вестибулярным аппаратом. Шиндон со свойственной ему деликатностью взял руку, до которой ещё не добрался вездесущий механизм хронографа, и поднёс её к испещрённому камнями ящичку. Несмотря на то, что Чимин не боялся ни игл, ни крови, в последнее время он приобрёл привычку щуриться в процессе всасывания красной жидкости машиной времени; вероятно, это обуславливалось ослепляющим рубиновым светом, каждый раз разгорающимся в комнате и режущим глаза.
Так произошло и в этот раз: всего мгновение, и волна времени унесла его, бесцеремонно подхватив в объятия вечности, заставляя нахмуриться от неприятного ощущения «американских горок» в животе.
***
— Привет, птенчик, — Чимин против воли улыбнулся, заслышав знакомое, до этого невероятно бесившее его прозвище, а сейчас даже как-то успокаивающее, внушающее странное чувство безопасности и… чего-то ещё, пока настолько трепетного и слабого, что и упоминать об этом — большое преувеличение.
— こんにちは放浪者*, — выпалил он, скорее от неожиданности, чем из желания продемонстрировать свои познания в области иностранных языков.
— 悪くない*, — улыбнулся в ответ Юнги. — Но с чего вдруг японский?
— Почувствовал необходимость вк…
— Тихо! Я что-то слышу, — резко приложил палец к его губам альфа, после чего принялся настороженно осматриваться вокруг.
Чимин послушно умолк, старательно пряча расползающийся по щекам румянец, попутно напрягшись в попытке определить на слух, что так насторожило Юнги. Как водится, причина оказалась более банальной, чем им представлялось, и более мерзкой, чем хотелось бы. Подозрительные шумы, вызвавшие беспокойство условно старшего, оказались не более, чем стуком лапок тощей, грязно-серой крысы, бродящей в округе, видимо, в поисках еды и воды.
Чимин с трудом подавил в себе желание закричать: вообще, он никогда не относил себя к разряду классических «трусливых омежек», которые падали в обморок при виде небольшого паучка и визжали от каждого насекомого, пролетавшего в радиусе трёх метров от них, однако этот случай полноправно можно было записать в исключения из правил негласного кодекса «независимых и бесстрашных». Во-первых, крысы во все времена являлись разносчиками с десятка различных заболеваний, и если, положим, чумой в XX-ом веке заразиться проблематично, то каким-нибудь сальмонеллезом — на здоровье. Ну и во-вторых, конкретно эта крыса не казалась особо дружелюбно настроенной; напротив, она периодически скашивала на них свой взгляд, выражавший нездоровое любопытство, сродни тому, что возникало у людей при дегустации нового, ранее неизведанного блюда.