Ваганов заметил, что потомки все-таки не оценили Челюскина по-настоящему.
— Да, верно, — поддержал Миддендорф. — Потому-то на своих картах я назвал и буду впредь называть мыс, которого достиг Челюскин, его именем. Кажется, это название теперь принято уже многими. Челюскин, бесспорно, самый смелый и настойчивый из наших моряков, действовавших в сих краях!
Казаки, пригревшись у костра, дремали. Тит Лаптуков, более чем когда-либо напоминавший гнома, мешал ложкой в котле.
— Ну что же, завтра в путь тронемся, к дому, — закончил разговор начальник экспедиции. — Только где он, наш дом?
То под парусом, то на бечеве «Тундра» медленно уходила от зимы. Нижняя Таймыра обмелела. В тине у берегов вязли ноги. Пороги стали злее, опаснее. Ветер, с которым боролись час назад, внезапно возвращался оттуда, куда только что промчался: будто, пролетев второпях мимо цели, спешил исправить оплошность. Однажды внезапным сильным током воздуха из ущелья «Тундру» бросило на утес; сломался руль.
Лаптуков советовал идти только бечевой — так вернее. Старик снова стал деятельным, даже суетливым. Уж он-то знал, чем грозит тундра людям, когда завоет над ней: пурга!
— Бечева вымотает нас, — возражал старику Миддендорф. — Ветер — наш единственный помощник.
С неба сыпалась снежная крупа. Лодка, обледенев и покрывшись сосульками, отяжелела, текла по всем швам И как они ни спешили, но, достигнув Таймырского озера, устроили дневку, чтобы законопатить щели мхом.
Был серый ветреный день, когда «Тундра», прыгая с волны на волну так, что трещало днище, понеслась через озеро к югу.
Внезапно лодка сильно черпнула бортом. Она пошла бы ко дну, если бы Ваганов мгновенно не повернул ее к узкой косе.
Пока люди выбрасывали скарб из полузатонувшей «Тундры», их мокрая одежда смерзлась. Ночь они простучали зубами на продуваемой всеми ветрами косе. Утром с трудом переплыли к мысу, за которым открывалась самая широкая часть бушующего озера. Снова едва не потопили лодку и вернулись под укрытие мыса.
Непогода держала их там еще три дня. В мешках остались лишь крошки от сухарей. Закидывали сеть, но улова не было. Может, удастся подстрелить какую-нибудь птицу? Взяв ружье, начальник экспедиции поднялся на холм. Озеро пересекала серебряная полоса. Он поспешил назад:
— Льды! И ветер гонит их сюда!
Лед мог отрезать дорогу на юг. Лодка, подгоняемая частыми ударами весел, зарывалась в волнах. — Гребцы сменяли друг друга, работали до полного изнеможения, но сильный встречный ветер не пускал «Тундру» к уже недалекому устью Верхней Таймыры.
28 августа внезапно наступило полное безветрие. Льдины, вынесенные в озеро рекой, быстро смерзались. Люди метались в западне, ища чистую воду, дробили льдины веслами, крошили топорами. И уже совсем рядом был вход в Верхнюю Таймыру, когда снова усилившийся ветер сплотил лед. Челнок был раздавлен и затонул, «Тундра», стиснутая льдинами, разошлась в пазах, и светлые фонтанчики воды хлынули в нее…
Снежная тундра. Пять человек. Четверо еще держатся на ногах. Больной Миддендорф лежит недвижно. Пурга несется от берегов океана, напоминая о «белой смерти», которая ждет заблудившихся в тундре. Больной делает знак рукой.
— Я просил вас… Теперь приказываю, — с трудом произносит он.
— Как можно! — упрямо качает головой Ваганов. — Бросить одного…
— Не сомневаюсь в вашем благородстве. Но отправляйтесь тотчас. Ищите кочевников. Найдете — вернетесь ко мне.
Напрасно Ваганов убеждает, что не сегодня-завтра больной встанет на ноги и тогда пойдут все вместе.
— Я врач, — говорит тот. — Обманывать себя — слабодушие. Болезнь может длиться неделю. Даже две. Хотите моей и своей смерти?
Ваганов бредет по снегу. С опущенной головой уходят за ним казаки и старый переводчик.
Силы больного быстро угасали. Его мучительно знобило. В бреду он снова был студентом., Профессор анатомии о чем-то спрашивал его, а он все забыл. Все решительно. Потом профессор, ухмыляясь, принялся так громко и гулко бить в шаманский бубен, что можно было сойти с ума.
В минуты просветления Миддендорф видел перед собой безмолвную белую пустыню. Ветер перегонял снежные струйки. Пурга. Он попробовал приподняться и почувствовал тяжесть: над ним намело сугроб.
Только бы не забыть завести часы, не потерять счет дням! Сегодня третьи сутки… И вдруг мелькнула спасительная мысль. Спирт! Как это он раньше не вспомнил!
Казаки перед уходом мелко изрубили плавник. Веселое пламя побежало по щепе. Растопив в котелке снег, больной вылил туда же спирт из банки с заспиртованными личинками.