Снова разговор о земле, об урожае. Лейтенант спрашивает феллахов, но едва те откроют рот, как серкал перебивает их: он-то лучше знает, о чем думает и как должен отвечать феллах! «Не вмешивайся, сиди и молчи», «Не твое дело», «Разве я тебе разрешил открывать рот?» — так и сыплет он.
Старый феллах говорит, что его семья заработала в год сорок динаров.
— Шестьдесят! — сердито поправляет серкал.
Старик покорно кивает головой:
— Да, да, может быть, и шестьдесят…
Спрашиваем, какие перемены произошли за последнее время.
— После переворота? — остро щурится серкал.
— После революции, — поправляет лейтенант Бадри.
— После переворота, — упрямится тот.
Да, он слышал о новых законах. Но здесь они пока не применяются. Почему? Потому, что шейх сказал феллахам: если они хотят жить, как жили до переворота, то пусть живут, а не хотят — пусть убираются прочь. Ну и договорились, чтобы все было по-старому.
Слышали ли в деревне о земельной реформе?
— Ля! Ля! (Нет! Нет!) — хитрит серкал.
Но когда лейтенант сам хочет рассказать феллахам о новом законе, он идет в атаку:
— Плохая реформа!
Наступает неловкое молчание. Тихо вошедший во время беседы чистенько одетый человек, которого представили как друга шейха, шепчет что-то на ухо серкалу. Мой спутник различает слова: «Не ругай, хвали». Серкал мямлит, что реформа плоха, мол, тем, что многосемейные получат мало земли. Феллахи вокруг улыбаются, и один не выдерживает:
— Разве немножко земли хуже, чем ничего?
Серкал мечет в него недобрый взгляд.
Вечер в Багдаде. Мы сидим с Нури в садике на берегу Тигра. Вспыхнула лампочка, приделанная прямо к стволу сбросившего кору эвкалипта. Две большие ящерицы, светло-коричневые, как ствол, застыли возле нее: караулят летящих на свет москитов. Такие же ящерицы бесшумно бегают вечерами по стенам моего гостиничного номера. Это гекконы, они безвредны. Уж лучше ящерицы, чем необыкновенно надоедливые, прилипчивые багдадские мухи или москиты.
Чьи-то тихие голоса доносятся с реки. На той стороне тускло светятся окна домов — в заречной части Багдада нет рекламных огней.
— Я хочу написать книгу о тех, кого старый режим томил в тюрьмах и истязал пытками, — начинает Нури. — Я хочу назвать в ней людей, которых пытали, и людей, которые пытали. В книге будут подлинные имена и факты. Мне кажется, что напомнить о мучениках террора — долг писателя. О «черном режиме» нельзя забывать. Это прошлое, но это и предостережение, это напоминание тем, кто беспечен. Когда я рассказал о замысле своей книги через газету, мне стали писать люди, сидевшие в лагерях и тюрьмах. Мне пишут бывшие узники «Нукрат ас-Сальман» и «Аль-Кут». Вы слышали об этих тюрьмах?
Нури пересказывает содержание одного письма. На измученных заключенных, посмевших протестовать, напал отряд полицейских. Они осадили тюрьму, бросали гранаты со слезоточивым газом, потом стали стрелять в окна, наконец ворвались в камеры, пустив в ход штыки и приклады. После расправы всюду валялись тела убитых, десятки людей с тяжелыми ранами плавали в лужах крови. И такие побоища устраивались не в одной тюрьме и не один раз.
Тюрьмы были понастроены всюду. На них тратилось больше денег, чем на просвещение. Особенно пугал людей «Нукрат ас-Сальман», каменный гроб в совершенно безлюдной пустыне на юге страны. Заключенные мучились в страшной тесноте и жаре «железного сундука» — так прозвали обитую железом камеру — или в полутемном подвале под ней.
— Я хочу, чтобы моя будущая книга звала к бдительности, — говорит Нури.
Литератору в Ираке нелегко. Многие рабочие, а тем более крестьяне не умеют читать. При старом режиме почти не издавалось книг для народа.
— Зато у нас народная беспроволочная связь, — смеется Нури. — В редком квартале нет чайханы, и в редкой чайхане найдутся пустые столики. А за стаканом чая или холодной воды высказывается много хороших мыслей. Там говорят громко, чтобы слышали все.
Нури занимается пропагандой земельной реформы.
— Я хочу на специальном автомобиле поехать по деревням. У нас будет с собой аппаратура. Мы станем записывать разговоры крестьян о реформе на магнитофонную ленту и передавать их потом по радио. Я хочу также записывать народные песни и сказки.
С Тигра доносятся странные звуки, будто неведомая большая птица с силой бьет по воде крыльями. Нури прислушивается: