— Пусть монеты гостей останутся в карманах, не сердите меня!
Абдуль провожает нас до особнячка на углу, над которым горят золотые буквы вывески Коммерческого банка. Серый тяжелый особнячок гордо высится над лавками, где торгуют большими глиняными сосудами для фильтрации грязной речной воды. Банк хвастлив: на вывеске крупными буквами написано, что его капитал — ровно миллион, ни динаром меньше. Решетки на окнах такие, будто этот миллион лежит в мешках внутри помещения.
— Вон там, за углом, большой дом. Правительство отдало его под школу. Снимите, пожалуйста, пусть в Москве узнают!
Мы пошли к школе, но, должно быть, не туда повернули. Нигде не было видно больших зданий.
Неподалеку, возле спущенных железных жалюзи магазина, на стульях и на тротуаре сидели парни, по виду старшие школьники и студенты.
Они спорили о чем-то. Один поднял руку, требуя внимания, и отчетливо прочел несколько фраз из книги, которую держал в руке.
Воспользовавшись паузой, мы попросили показать дорогу. Парни окружили нас: «Руси! Руси!» Дергая меня за рукав, подросток с глубоким розовым шрамом на щеке твердил, сверкая глазами:
— Можно будет в Москву? Да? Да?
Парень с книгой выждал, пока страсти немного улеглись. Тогда он протянул книгу и, показывая на обложку, сказал просто:
— Ленин.
Студенты рассказали о своих товарищах, погибших за дело народа. Рашид Аладхами был застрелен полицейскими, Мусу Сулеймана казнили, Шемран Олуен был убит на демонстрации, Наджи аль-Семани и Аль-Джали погибли, участвуя в студенческих протестах против политики Нури Саида.
Я спросил моих новых знакомых, есть ли среди них коммунисты. Парень с книгой задал мне встречный вопрос: разве Ленина читают только коммунисты? Ленин для всех!
Я пишу эту книгу почти тринадцать лет спустя после событий 1958 года. Мне удалось еще раз побывать в Багдаде, но и со времени второй моей поездки там снова произошли важные перемены. Не много стран на земном шаре за эти тринадцать лет знали столько событий и потрясений, сколько выпало на долю Ирака!
Я постарался рассказать, что думали, чувствовали, делали, на что надеялись люди, которым предстояло строить новую жизнь после падения «черного режима». И вот передо мною блокноты моих поездок, письма из Ирака, фотографии, газетные заметки, накопленные за тринадцать послереволюционных лет. Я перебираю их, вспоминаю, размышляю…
Вспоминаю вечер своего первого дня в Багдаде. Потный, грязный, усталый, я плелся в гостиницу, когда увидел автомашину, где сидел худощавый военный с седыми висками. Его портрет примелькался мне за день во всех витринах. Абдель Керим Касем, командир дивизии, выступившей в ночь на 14 июля против «черного режима», стал премьер-министром Ирака.
Машина двигалась медленно. Касем приветственно поднимал руку. Он чувствовал себя в центре внимания улицы, и это, видимо, нравилось ему. Сзади шла машина с охраной. Рослые парни с автоматами наготове зорко поглядывали по сторонам. Они охраняли еще вчера никому не известного полковника, ставшего человеком, о котором писали газеты всего мира.
Разглядываю снимок: Касем выступает с балкона министерства обороны перед огромной толпой. Я сделал этот снимок той же осенью 1958 года. На Касеме — скромная полевая форма, пилотка, рубашка с короткими рукавами.
И другая фотография: генерал Касем, изрешеченный пулями, валяется на полу в луже крови. Это снято иностранным корреспондентом в Багдаде зимой 1963 года.
А между этими двумя датами история взлета и падения человека, поставленного судьбой во главе страны, полной надежд и противоречий.
Читаю свои записи первых послереволюционных речей премьер-министра Касема.
— В ближайшие годы Ирак станет процветающим государством, — с воодушевлением говорил Касем. — Не более чем через три года уровень жизни народа в громадной степени возрастет.
Он обещал феллахам:
— Революция освободила вас от петли рабства. Мы предоставим вам землю, о которой мечтали ваши отцы и деды.
Он говорил рабочим:
— Наша политика ставит целью строительство новых предприятий. Никто не будет сидеть без работы. Отныне мы будем праздновать Первое мая, как день мира и труда.
Он сулил обитателям сарифов:
— Ваши жалкие лачуги исчезнут в недалеком будущем с лица земли.
Он обнадеживал курдов:
— Правительство считает, что арабы и курды составляют единый братский фронт.