У меня разбежались глаза. Доктор смотрел на все прелести с совершенно безразличным видом. Хозяин — стреляный воробей — немедленно занялся им. Появились кофе и чай с перечной мятой. Доктору был подвинут мягкий кожаный пуф. По знаку хозяина мальчишка притащил большой кусок парчи.
— Ручная работа, только что получено из Дамаска, — сказал хозяин по-английски, а мальчишка проворно развернул кусок до самого окна.
— О, иес, — промямлил доктор совершенно в стиле Тома Аллена. — Сколько?
Хозяин назвал цену. Дороговато, конечно… Но ведь и парча хороша!
— Прикажете отрезать на платье?
— Я готов заплатить вам за ярд по… — К ужасу моему, доктор назвал едва пятую той цены, которую назначил хозяин.
Ну, быть скандалу! Хозяин схватился за голову.
— Господин шутит, — сказал он. — У господина есть дети?
Доктор подтвердил. Хозяин осведомился, кого послал доктору аллах — мальчика или девочку? Выяснив, что мальчика, которого назвали Тимуром, он изобразил борьбу противоречивых чувств и сказал, что для такого уважаемого покупателя готов сбросить треть цены. Доктор невозмутимо повторил свое предложение.
Я вертелся как на угольях. Хозяин предложил доктору еще чашечку кофе. Доктор отказался. Хозяин заметил, что в этом году в Каире не так жарко, как обычно, и осведомился, слушали ли мы пение госпожи Умм Кульсум, этого соловья Египта. Получив ответ, он сказал, что в виде исключения уступит отрез за полцены.
Не выдержав, я попросил доктора быстрее завершить сделку. Хозяин, к моему удивлению, уступил еще, и они сошлись на трети первоначально запрошенной цены! Я тоже достал бумажник: представится ли еще случай купить так дешево?
— Переплатили, — сухо сказал доктор, когда мы вышли из лавки с двумя свертками. — И давайте будем придерживаться местных обычаев. Если бы я сразу выложил столько, сколько запрошено, хозяин стал бы ломать голову, кто мы: сумасшедшие или фальшивомонетчики? На Хан Халили цены зависят от полета пышной восточной фантазии, уж если так-то говорить.
Нас зазывали со всех сторон, но доктор коротко бросал:
— Шукран! Спасибо!
Мы решили только смотреть.
С непривычки у меня слегка кружилась голова. Мы шли как бы сквозь плотные и тяжелые запахи лука, подгоревшего бараньего сала, рыбы и еще бог знает чего, но уж, во всяком случае, не мускуса и не сандалового дерева, обещанных путеводителем.
Тут-то из лавки, торгующей яркими тканями, и появился Том Аллен. Распаренный, красный, сердитый, он тащил большущий сверток. Не утерпел-таки! Я хотел было окликнуть канадца, но доктор удержал меня:
— Не будем смущать человека.
К выходу мы пробирались через «обжорные ряды».
Всюду жарили кукурузу, засовывая початки в раскаленные угли жаровни и медленно поворачивая их. От жаровен пахло свежеиспеченным хлебом. Шипела на огне куфта — каирский шашлык. Когда наружная часть нанизанной на железный стержень горы тонко нарезанных пластов мяса поджаривалась, ее срезали острым ножом. Я попробовал: вкусно!
Дома доктор сказал:
— Некоторые думают, что, купив парчу и отведав полусырой баранины, они уже имеют право говорить: «Хан Халили? Да, вот это настоящий Восток!»
Я вопросительно повернулся к доктору, но он закрылся газетным листом…
Прошло несколько дней, и однажды доктор предложил:
— А не съездить ли нам сегодня после обеда в Хан Халили?
Я осторожно заметил, что при недостатке времени едва ли разумно уделять два дня базару, пусть даже весьма известному.
— Некоторые думают… — И доктор повторил фразу о парче и шашлыке.
Он развернул план Каира и молча ткнул пальцем в условное изображение мечети возле надписи «Хан Халили — базар». Затем палец скользнул к указателю, разъяснявшему, что это не просто мечеть, а ал-Азхар — мусульманский университет.
И вот мы у стен и минаретов одной из знаменитейших мечетей Каира. Сероватая пыль покрывает ее камни с незапамятных времен. Столько я слышал об этой великолепной мечети! Почему-то она виделась мне утесом над теснотой старинных кварталов, а уж никак не по соседству с главным городским базаром.