Абу Самра представляет родственников — чуть не половину встречающих!
Отец Абу Самры хочет показать нам свои владения. За плечом у него двустволка. Охотник? Нет, ружье скорее символ власти, влияния. Дядя Латыф берет в руку небольшой радиоприемник. Плотно набиваемся в машину, медленно выезжаем из деревни под крики мальчишек.
У перекрестка чуть не сталкиваемся с машиной, набитой еще плотнее нашей. Приветствия, рукопожатия. Это шейх бедуинского племени Абдель Юнее Сакр со своими приближенными, увешанными оружием. Старший Абу Самра держится с ним, как с равным, младший дружески похлопывает его по плечу. Он молод, но уже глава племени, в котором двести мужчин. А сколько женщин и детей? Он не считал, это неважно.
— Пусть русские приезжают и к нам, — величественно приглашает шейх.
Наверное, его имя забылось бы, если бы однажды доктор, просматривая в Каире утреннюю почту, не наткнулся на статью в журнале «Булис». Там описывались как раз озера в Дельте, где мы встретились с шейхом. Эти места журнал называл «кровавым королевством Абдель Юнеса Сакра». Шейх распоряжался судьбой тысяч рыбаков. Для расправы с непокорными у него была целая банда (я вспомнил молодцов в машине). Шейх завел себе четырнадцать жен и сам устанавливал порядки, сам вершил суд в своем «кровавом королевстве»…
Об арабском гостеприимстве кто не наслышан. Ни один волос не должен упасть с головы даже нежеланного гостя, пока он находится в доме хозяина, радушно принимающего его.
Однако настоящий гость должен знать меру. Не следует злоупотреблять гостеприимством. Три дня — вот наилучший срок для пребывания в гостях.
Первый день — салам, посвященный знакомству и радостям встречи с гостями. Второй — таам, когда гость вправе рассчитывать на особенно обильное и вкусное угощение. Третий — калам, он проходит в откровенных дружеских беседах. Четвертый… Четвертый день гость должен предаваться приятным воспоминаниям по пути домой.
Когда садится солнце, нам предлагают провести вечер в обществе самых почтенных людей деревни, чтобы лучше познакомиться с ними. Сумерки сменяются ночью, пока мы делаем сотню шагов по каким-то переулкам и закоулкам.
Нас приводят в большую комнату, где вдоль стен расставлены диванчики и стулья, обитые красным плюшем. Под потолком гудит керосинокалильная лампа. За окнами теснятся взрослые и детвора, переглядываются, перешептываются.
Просим рассказать о деревне, в которой мы находимся.
Деревня существует на этом месте совсем недавно, всего полтораста лет, говорят нам. Прадед нашего Абу Самры поселился здесь в молодые годы, женился, построил дом, пошли дети, внуки, правнуки. Его старшему сыну сейчас девяносто лет, и к этому старейшине по-прежнему ходят за советом.
— Вся деревня — одно целое, — подчеркивает Абу Самра.
Слушая рассказ о деревне, мы начинаем понимать, почему так влиятельна семья, вернее, даже не семья, а разросшийся клан родственников нашего Абу Самры. Это деревенское ядро «сильных мира сего».
Клан имеет крепкие, полезные связи и в ближней округе, и в Каире. Там, в столице, кроме нашего Абу Самры, живет его брат, который служит в министерстве сельского хозяйства. Один дядя — каирский адвокат.
А здесь, в деревне? Отец — крупный землевладелец. Дядя — тоже, да сверх того знаток и толкователь Корана. У дядюшки Латыфа — земля и деньги. А четвертый дядя, хаджи Ахмед, — сельский староста.
— Сколько жителей в деревне? — спрашиваю я.
Ответ, переведенный доктором, кажется мне настолько странным, что я прошу повторить вопрос. Доктор переспрашивает и обращается ко мне уже не без нотки раздражения:
— Да, шесть тысяч. Ио чему вы удивляетесь?
Я был уверен, что в этой кучке хижин, плотно прилепленных друг к другу, живет человек пятьсот, ну семьсот, не больше. И вдруг — шесть тысяч!
— Вы забыли, что в Дельте плотность населения свыше тысячи человек на квадратный километр, — добавляет доктор.
Нам задают вопросы. Главных — три:
— Каждый ли день пьют русские водку?
— Что это за штука: встреча с хлебом и солью? Кого так встречают? Много ли нужно хлеба и соли?
— Есть ли в Советской стране люди, которые могут прочесть Коран?
При последнем вопросе доктор берет со стола священную книгу, две-три строчки читает вслух, потом, закрыв книгу, произносит дальше немного нараспев фразу за фразой по памяти.
С этой минуты и до самого нашего отъезда из деревни никто не обращает на меня ни малейшего внимания. Я просто жалок рядом с ученым человеком.